Розалинда Лейкер - Серебряное прикосновение
— Мама, не бойся. Я просто не хочу, чтобы еще кто-нибудь в доме узнал, что я здесь. Сейчас я тебя отпущу, ты возьми свечу и иди в кабинет, я следом. Только не пугайся, когда меня увидишь. Я изменился с тех пор, как ты меня видела в последний раз.
Руки разжались. Уильям помог ей раздеться. Она, не оборачиваясь, слышала, как он положил пальто на стул, и покорно взяла свечу. Он тихо следовал за ней, но, кроме его мягкой поступи за спиной, Эстер уловила какой-то странный звук, как будто постукивали тростью, так она, по крайней мере, подумала. Эстер вошла в кабинет и поставила свечу на стол. Тихо скрипнула дверь — он прикрыл ее за собой, только тогда Эстер обернулась.
Она зажала рот, чтобы не вскрикнуть. Уильям действительно сильно изменился. Он был на костылях, одна нога безжизненно свисала, не касаясь пола — видимо, не мог ступить на нее, грубый шрам надвое рассекал лоб, он начинался от самой брови и терялся где-то в густых волосах. От его одежды остались лишь грязные лохмотья. Видимо, он странствовал не один месяц, прежде чем его военная форма превратилась в жалкое рубище. К тому же чувствовался неприятный запах, какой обычно стоит в корабельных трюмах… Однако, несмотря ни на что, это был Уильям. Та же задорная улыбка на небритом лице, тот же озорной блеск в глазах. Эстер даже удивилась: совсем как в детстве, когда он напроказничает. Она разрыдалась от радости, бросилась к нему на шею, и они долго стояли, обнявшись. Эстер никак не могла прийти в себя, а он, тронутый до глубины души ее слезами, и сам смахнул украдкой скупую мужскую слезинку, прокатившуюся по щетинистой щеке.
— Ты что, дезертировал? — со страхом спросила Эстер.
Он посмотрел ей в глаза и засмеялся:
— Кто бы мог подумать, ты не веришь, что даже одиннадцать лет армии меня не смогли исправить. Нет, что ты. Меня демобилизовали по состоянию здоровья. Погрузили на корабль вместе с прочей недееспособной рухлядью и отправили в Англию.
Эстер заметила, что он еле стоит на ногах, и принесла стул.
— Всю дорогу из Лондона в Банхилл Роу пришлось побираться, никак не ожидал, что дорога такая длинная. Тут хоть повезло, успел пробраться в дом до того, как слуги заперли на ночь дверь.
— А что, вам не выдали денег на дорогу? — спросила она, негодуя на бессердечность армейских чиновников.
Он мрачно покачал головой в ответ.
— Да нет, дали, но ты же знаешь, мама, у меня вечно все не слава Богу. На корабле меня ограбили. Я ничего не мог сделать. Впрочем, я и не удивился — с чего началось, тем должно было и закончиться. Чертово армейское колесо закрутилось после моей драки с лондонской бандой, не мудрено, что и закончился весь этот ад встречей с бандитами с большой дороги.
— Как тебя ранило?
— Не в сражении, хотя этот шрам — память об одном бое. — Он жестко усмехнулся. — Меня сбил армейский фургон. Лошади понесли. Я упал, и телега прокатилась по моей ноге. Слава Богу, врачи резать не стали, сейчас она заживает.
Эстер вдруг растерянно схватилась руками за голову и засуетилась:
— Ой, что же это я стою и болтаю и болтаю… Ты, наверное, голоден?
— Со вчерашнего дня ничего не ел. Но сначала скажи мне, у вас все нормально?
— Да, все, слава Богу, хорошо. Все здоровы. Джосс вот тут приболел чуть-чуть, да и он вроде сегодня уже ничего.
— А Сара? — осторожно спросил Уильям.
— Они с Питером здесь недалеко живут. Детей нет…
— А первый что, умер?
— Какой первый?
— Мой.
— Его и не было. А ты что, думал, что…
Он пожал плечами.
— Да нет, его не должно было быть. Но мало ли что. Когда Питер написал, что женился на Саре, я подумал, может, чтобы не оставлять ребенка без отца.
— Поэтому ты и пришел тайком? — догадалась она.
Он кивнул.
— Для них я уже прошлое, одно воспоминание. И тут заявлюсь вдруг, как снег на голову. Нет. Не хочу никому портить жизнь, поэтому я, собственно, и перестал писать. Понимаю, что это, наверное, было жестоко по отношению к тебе, но что мне оставалось делать, я же ничего не знал! И потом, там была другая жизнь, это как совсем чужая планета, где ты уже не надеешься никогда увидеть Землю… Там стреляют, люди гибнут… Я думал, что никогда тебя не увижу.
— Почему ты думаешь, что Сара все еще любит тебя? Ведь столько времени прошло?
— Я не забыл, что она мне сказала тогда на дороге.
— А ты? Когда ты узнал об их свадьбе, ты написал письмо и всем стало ясно, что тебе безразлично, вышла она замуж или нет.
Он болезненно поморщился, словно она задела за живое.
— Я одно могу сказать, если бы она не вышла замуж за моего брата, я бы попробовал вернуть ее.
Эстер лихорадочно соображала. Что бы ни случилось, они не должны встретиться. Питер и Сара создали семью, и ее нужно сохранить любой ценой, иначе ничто уже не будет сдерживать чувство Питера к Энн-Олимпии, и тогда быть беде! Нет! Прежде, чем что-то предпринять, надо хорошенько все обдумать.
— Ты иди на кухню, а то еле на ногах держишься. У меня в кладовке много всего, бери, что хочешь.
Эстер принесла ему хлеба, холодной картошки, отрезала большой кусок говядины. Он жадно и торопливо ел. Глотал, не пережевывая, давился… Она согрела ему воду, принесла корыто, которым пользовались слуги для горячих ванн, рассказала все домашние и деревенские новости. Часть, в которой служил Уильям, последние три года постоянно меняла дислокацию. За это время Уильям не получил ни одного письма. Эстер все говорила и говорила, а Уильям ел и ел, она уж начала подумывать, что он никогда не остановится. Но вот, доев ко всему прочему еще и яблочный пирог и опрокинув три литровых кружки пива, Уильям, наконец, блаженно откинулся на спинку стула. Эстер села рядом.
— И что же ты собираешься делать дальше? Не думал еще?
— Думал, отчего же. У меня один путь, правда, ничего не выйдет, если ты мне не поможешь, мама.
— Я сделаю все, что смогу. Деньги у меня есть. Только скажи, чем ты хочешь заняться?
— Деньги здесь ни при чем. Мое обучение ювелирному ремеслу было прервано, теперь я хочу, чтобы ты разрешила мне закончить его в твоей мастерской.
— Но это невозможно. Ты не можешь начать именно с того места, где бросил. Сколько лет прошло! Тебе нужно начинать все сначала.
— Зачем все сначала? У Джосса тоже был перерыв, когда умер его первый мастер.
— Но это разные вещи. Подмастерье ведь не виноват, что его хозяин умер.
— А я что, виноват в том, что меня напоили да обрили? Будем считать, что у нас с Джоссом одинаковая ситуация. Ричард все равно не согласится взять меня к себе, так что на тебя одна надежда.
Его голос дрогнул, на глаза навернулись слезы, лицо исказила страшная гримаса. Уильям в отчаянии ударил кулаком по столу и простонал:
