Серж Голон - Неукротимая Анжелика
Не удержавшись, он снова вытащил кусочек этой гадости и стал рассматривать его в крошечную лупу с рукояткой из черного дерева, инкрустированного черепаховой костью. Одним из искусств Савари было умение в дни полной нищеты раздобывать самые разнообразные предметы, которые, казалось, он по мере необходимости создавал с ловкостью фокусника. Анжелика спросила, откуда у него такая вещица.
– Это мне мой зять подарил.
– Я ее раньше никогда не видела.
– А она у меня только несколько часов. Мой зять, милый мальчик, видя, как она мне понравилась, подарил ее мне в честь приятного знакомства.
– Но кто ваш зять? – спросила Анжелика, подумав, что старик заговаривается.
Савари сложил свою крошечную лупу и спрятал ее в складках одежды.
– Еврей, – прошептал он, – меняла, как и его отец. Да, я еще не имел случая посвятить вас в эти подробности, однако я неплохо употребил те несколько часов, что провел в Мекнесе. Хороший город! Он сильно изменился со времен Мулея Арши. Мулей Исмаил строит повсюду. Бродишь среди строительных лесов, как в Версале.
– Да… так что же ваш зять?
– Я и веду к этому. Я ведь уже говорил вам, что во время моего первого марокканского рабства у меня было два недурных увлечения.
– И два сына.
– Вот-вот, если не считать, что память меня малость подвела. От Ревекки Байдоран я имею счастье иметь дочь, а не сына. Эту-то дочь во цвете лет я сейчас обрел. Она замужем за Кайаном, менялой, любезно презентовавшим мне эту лупу…
– …Да, в честь приятного знакомства. Ох, Савари, – Анжелика не удержалась от слабого смешка, – вы настолько француз, что даже слушать вас идет мне на пользу. Когда вы произносите «Париж» или «Версаль», мне кажется, что я уже не задыхаюсь от запахов кедра, сандала и мяты, что я снова – маркиза дю Плесси-Белльер.
– А вы действительно желаете вновь стать маркизой? Вы в самом деле хотите бежать? – настаивал Савари.
– Но я же вам повторила несколько раз, – внезапно рассвирепела Анжелика.
– Зачем вы переспрашиваете снова и снова?
– Потому что вам надобно понимать, на что вы идете. Вы пятьдесят раз погибнете, прежде чем хотя бы выйдете из сераля. Тридцать раз испустите дух, пока пересечете городскую черту. Пятнадцать раз – пока доберетесь до Сеуты или Санта-Круса и трижды – прежде чем проникнете в один из этих христианских бастионов…
– Если так считать, то в подобном предприятии вы оставляете мне только два шанса из ста?
– Определенно.
– И все-таки, мэтр Савари, мне это удастся!
Старый аптекарь озабоченно покачал головой.
– Не слишком ли вы упрямы? Испытывать судьбу в таких условиях – в этом, право же, есть что-то нездоровое…
– О, теперь вы заговорили, как Осман Ферраджи! – приглушенно вскрикнула Анжелика.
– Вспомните, в Алжире вам обязательно хотелось совершить побег, на который даже старые рабыни, которые пятнадцать – двадцать лет провели в неволе, вряд ли решились бы. Мне стоило такого труда убедить вас проявить терпение! И что же? Разве мы не были вознаграждены?.. В пустыне и рабстве я обрел мумие. И вот иногда я думал: если бы султанский сераль вам не был в тягость, если бы сама… гм… персона Мулея Исмаила не вызывала у вас отвращения… все было бы проще… Ох, успокойтесь, считайте, что я ничего не говорил!
Он взял ее руку и легонько погладил. Ни за что на свете он не хотел бы вызвать слезы у этой знатной дамы, которая выказывала к нему несравненную дружбу, терпеливо выслушивала стариковские излияния и к тому же достала для него у самого Людовика XIV драгоценное персидское снадобье.
Почему эта всемогущая женщина не стала любовницей короля? Ах, да! Было там что-то с ее мужем, которого Меццо-Морте использовал как приманку в своей мышеловке. Было бы желательно, чтобы она об этом не вспоминала.
– Мы убежим, – примирительно произнес он. – Мы убежим, это решено!
Он не преминул заметить, что в Мекнесе легче предпринять такой шаг, нежели в Алжире. Пленники, принадлежавшие одному господину, султану, представляли собой особую касту, потихоньку превращающуюся в единое сообщество. Они даже избрали предводителя, нормандца из Сан-Валери, по имени Колен Патюрель. Он был взят в плен пятнадцать лет назад и за эти годы приобрел большое влияние на товарищей по несчастью. Впервые в истории христиане-рабы разных конфессий забыли о своих религиозных распрях и перестали грызться. Колен собрал что-то вроде совета. Московит и уроженец Кандии представляли ортодоксальное исповедание, англичанин и голландец – протестантское, испанец и итальянец – католиков, а сам он, француз, стал вершить правосудие и разрешать споры и ссоры.
Он в смелости своей дошел до того, что стал обращаться к самому Мулею Исмаилу. Это было смертельно рискованное предприятие, и никто не мог понять, благодаря какой уловке либо дару внушения он заставлял тирана выслушать себя. С этого времени положение рабов, оставаясь, по-видимому, ужасным и безнадежным, стало улучшаться. Общая касса из добровольных пожертвований всех рабов служила для подкупов, позволявших добиться некоторых послаблений. Венецианец Пиччинино, в прошлом банковский приказчик, распоряжался этим тайным сокровищем.
Мавры, привлеченные соблазном крупного куша, соглашались послужить беглецам проводниками. Называли их метадорами. Под их водительством за последний месяц было шесть побегов, из которых один удался. Король пленников, Колен Патюрель, был заподозрен как главный зачинщик и приговорен. Как раз сегодня его распяли на городских воротах и собирались держать так до наступления смерти. Эта казнь лишала невольников всех надежд, и они готовы были взбунтоваться. Ударами дубинок, а затем и копий черная стража загнала рабов в их убежища, когда вдруг появился Колен Патюрель.
После двенадцати часов мучений он умудрился с разодранными руками сорваться с гвоздей, коими был прибит. Упав живым к подножию ворот, он не пустился в бегство, а спокойно вернулся в город и потребовал допустить его к монарху.
Мулей Исмаил был недалек от мысли, что Колена бережет сам Аллах. Султан побаивался и уважал нормандского геркулеса и находил занимательными беседы с ним.
– Все это я говорю для того, мадам, чтобы пояснить, почему гораздо предпочтительнее быть рабом в королевстве Марокко, чем в протухшей алжирской норе. Здесь кипит жизнь, вы понимаете?
– И смерть царит тоже!
Тут вдруг у Савари вырвалось, как откровение:
– А это одно и то же. Главное для раба, мадам, что он может сражаться, и когда человек пройдет через столько мучений, чтобы каждый день поздравлять себя, что еще жив, это поддерживает его в добром здравии. Марокканский владыка окружил себя целым народом рабов, нужных для строительства дворцов, но это станет незаживающей раной на теле его страны. Ходят слухи, что нормандец собирается потребовать от марокканского султана, чтобы тот допустил в страну монахов Братства Пресвятой Троицы для выкупа пленных, как это делается в других берберийских землях. Я вот о чем подумал. Если когда-нибудь отцы-миссионеры доберутся до Мекнеса, почему бы не послать весточку Его величеству французскому королю о вашей скорбной участи?
