Анн Голон - Анжелика и ее любовь
Моряк вскочил на лошадь и, дождавшись момента, когда огневое прикрытие освободило дорогу, помчался во весь опор. Над его ушами просвистела стрела, сбив колпак.
— Проскочил, — сказал Маниго. — Они не смогут его преследовать. Теперь нам остается только терпеливо ждать, пока появится месье д'Урвилль со своими людьми.
Кайюги начинали понимать, что им грозит. Вооруженные лишь томагавками и стрелами, они не могли противостоять огнестрельному оружию объединившихся бледнолицых. Засада не удалась. Надо было отступать.
Они начали отступление, пробираясь ползком к лесу, чтобы затем собраться у ручья. Оттуда они хотели достигнуть реки, где их ждали лодки. Приближение подмоги из Голдсборо превратило их отход в беспорядочное бегство. И тут они столкнулись с индейцами из деревни, предупрежденными Анжеликой, и те осыпали их стрелами. Уцелевшие даже и не пытались теперь добраться до ручья. Им оставалось лишь податься в сторону леса. Никто больше не пытался узнать, что с ними сталось.
Анжелика бросилась к холму, перешагивая через длинные медные тела, похожие на подбитых птиц с царственным оперением. Она искала мужа и наконец увидела его у раненой лошади, которую ему пришлось прикончить.
— Вы живы! — воскликнула она. — Как я перепугалась! Вы скакали прямо на них, а потом остановились. Почему?
— Я узнал их по запаху. Они смазывают тело жиром. Ветер донес до меня его душок. Я поднялся на эту горку, чтобы посмотреть, не отрезан ли путь к отступлению, а они подстрелили мою лошадь. Бедный Солиман! Но как очутились здесь вы, неосторожная женщина?
— Я была на холме и увидела, что вы оказались в трудном положении. Мне удалось добраться до лагеря и вызвать подмогу.
— А что вы делали на холме? — спросил он.
— Я ехала в Голдсборо и ошиблась тропинкой.
Жоффрей де Пейрак скрестил руки на груди.
— Когда же наконец вы будете подчиняться приказам и дисциплине, которую я требую? — спросил он, едва сдерживая гнев. — Я запретил выходить из лагеря. Это было настоящее безрассудство.
— Но ведь и вы так же подвергли себя опасности.
— Верно, и я за это мог дорого поплатиться. Во всяком случае, лошадь я уже потерял. Почему вы покинули лагерь?
Она откровенно призналась:
— Я поехала вам навстречу, потому что не могла больше не видеть вас.
Жоффрей де Пейрак улыбнулся:
— Я тоже, — сказал он.
Он взял ее за подбородок и приблизил свое черное от пороха лицо к такому же перепачканному лицу Анжелики.
— Оба мы немного сумасшедшие, — мягко прошептал он. — Вам так не кажется?
— Вы ранены, Пейрак? — послышался голос месье д'Урвилля.
Перебравшись через скалы, граф спустился к собравшимся.
— Благодарю вас, господа, за ваше вмешательство, — сказал он протестантам. — Вылазка этих бандитов свелась бы к обыкновенной перестрелке, если бы я не сделал глупость, выехав из лагеря без охраны. Пусть это послужит уроком всем нам. Такие набеги диких племен не представляют серьезной опасности, если мы будем вовремя предупреждены, сумеем держаться вместе и организовать оборону. Надеюсь, никто из вас не ранен?
— Меня чуть не ранили, — сказал Ле Галль, разглядывая свой колпак.
Маниго был сбит с толку слишком быстрым развитием событий.
— Лучше не благодарите нас, — сказал он брюзгливо. — Все, что здесь происходит, лишено всякой логики.
— Вы так считаете, — сказал Пейрак, глядя ему прямо в глаза. — Я же, напротив, нахожу, что все, что произошло, вполне соответствует логике Мэна. Позавчера вы желали мне смерти. Вчера я собирался вас повесить. Но вечером я дал вам оружие, чтобы вы могли защищаться, а сегодня утром вы спасли мне жизнь. Что может быть логичнее?
Он засунул руку в кожаный мешочек и вынул два блестящих шарика.
— Посмотрите, — сказал он, — у меня оставалось только две пули.
Во второй половине дня обитатели лагеря Шамплена были приглашены в Голдсборо, чтобы встретить великого сашема Массава. Вооруженные мужчины шли по бокам колонны, охраняя женщин и детей. Проходя мимо того места, где утром произошла стычка с кайюгами, они остановились.
Высохшая кровь почернела. Над брошенными трупами кружили птицы.
Картина смерти, несовместимая с трепетной жизнью деревьев, колыхавшихся от легкого ветерка, и шумом морских волн…
Они постояли молча.
— Такой будет наша жизнь, — произнес наконец Берн, отвечая на свои мысли.
Они не были ни опечалены, ни испуганы. Такой будет их жизнь…
Через некоторое время граф де Пейрак, как в первый день, собрал их у моря. Вежливо поклонившись дамам, он с озабоченным видом посмотрел в сторону бухты.
— Господа, сегодняшнее происшествие заставило меня задуматься над вашей судьбой. Окружающие вас опасности в самом деле слишком велики. Я готов снова посадить вас на корабль и отвезти на острова Вест-Индии.
Маниго подскочил, как от укуса осы.
— Никогда, — прорычал он.
— Спасибо, месье, — поклонился граф. — Вы дали тот ответ, на который я рассчитывал. И я с благодарностью думаю об этих славных кайюгах, чей набег заставил вас осознать, что ваши земли уже дороги вам.
Маниго понял, что снова попался в ловушку. Правда, теперь он сам не знал, обижаться ему или нет.
— Ну что ж! Мы и впрямь решили остаться. Не думайте, что мы будем подчиняться всем вашим капризам. Мы останемся. Ну, а уж работы здесь хватает.
В разговор вступила, явно стесняясь, молодая вдова булочника:
— Вот что мне пришло в голову, господин граф. Пусть мне дадут добрую муку и помогут сделать печь в земле или из щебня, а я уж замешу хлеба, сколько понадобится, потому что я помогала мужу в его работе. И мои детишки тоже умеют лепить булочки и молочные хлебцы.
— А я, — воскликнула Бертиль, — стану помогать отцу делать бумагу. Он передал мне секрет ее изготовления, потому что я его единственная наследница.
— Бумагу! Бумагу! — воскликнул Мерсело почти со слезами. — Да ты с ума сошла, дочка. Кому нужна бумага в этой пустыне?
— В этом вы не правы, — сказал граф. — После лошади бумага — самое великое завоевание человека, он не мог бы без нее обойтись. Он не познает себя, если не может выразить свою мысль в форме менее преходящей, чем устная речь. Лист веленевой бумаги для него то же, что зеркало для женщины: ему нравится себя в нем созерцать. Да, чуть не забыл, дорогие дамы! Я приготовил для вас кое-какие принадлежности, без которых вам трудно начать новое существование. Мануэлло, Джованни!
Матросы поднесли сундук, который они бережно вытащили из шлюпки. Когда его открыли, в нем оказались зеркала всех форм и размеров, переложенные сухой травой.
Жоффрей де Пейрак вручил их дамам и девушкам, поклонившись каждой из них, как в первый вечер на борту «Голдсборо».
