Жюльетта Бенцони - Кречет. Книга I
Это был граф де Шарлю, подполковник Сентонжского полка, чей отец, маршал де Кастри, 13 октября заменил несносного де Сартина на флоте, в то время как граф де Сегюр занял в военном министерстве кресло принца де Монбарре: король навел порядок в своем хозяйстве! И наконец, полковник Гамильтон, устав выносить крутой нрав Вашингтона, отказался от должности адъютанта и присоединился к отряду Лафайета.
Ему хотелось воздуха и простора… Экспедиционный корпус был великолепным!
Последующие месяцы стали, несомненно, самыми счастливыми и самыми несчастными для Жиля. Люди были лишены практически всего: денег, продовольствия, рубах, некоторые были разуты. О лошадях не могло быть и речи, и кавалеристам, в том числе и Жилю, пришлось двигаться пешком. К тому же снег сменился наводнениями.
Разлившиеся реки превратили землю в жидкое месиво, из которого шаг за шагом приходилось вытаскивать тяжелые от грязи сапоги. Однако никогда еще не было такого сплоченного войска, как эта мешанина американцев и французов, которые хотя часто понимали друг друга лишь с помощью знаков и жестов, зато почти уничтожили понятие о социальном статусе.
Тим Токер, чтобы следовать за своим другом… и угодить своей дорогой мисс Марте, без обиняков сказавшей ему, что она думает о перспективе стать супругой лесного следопыта, смирился с необходимостью завербоваться в одну из пяти рот штата Коннектикут, вместе со многими другими ротами из Массачусетса, Нью-Хэмпшира, Род-Айленда и Нью-Джерси составивших маленькую армию Лафайета. Хорошее знание леса и меткость в стрельбе пригодились.
По дороге новое подразделение пополнило свои ряды. Когда они искали способ переправиться через широко разлившийся Делавэр, Жиль услышал жалобные крики о помощи, нырнул в воду и скоро вытащил на крутой берег худого, как спичка, и связанного, как курица, индейца, который, придя в себя, бросился ему в ноги и стал их целовать, изливая поток слов, развеселивших Тима.
— Он говорит, что ты сын Великого Духа, брат Птицы-Грома, его отец, его мать, его самые близкие родственники и кто-то там еще… Он еще говорит, что он отныне твой раб, твой пес, твоя левая рука и твой лучший друг… но лучше столкни его обратно в реку.
— Ты что? — ответил другу Жиль, надевая сапоги и одежду, которые он сбросил, перед тем как прыгнуть в воду. — Зачем мне это делать?
— Потому что это онондага, а значит, ирокез, а ты уже целую неделю клянешься уничтожить их до последнего. К тому же это колдун, у которого были неудачи, а значит, плохой колдун.
Собравшиеся вокруг солдаты громко поддерживали Тима, но Жиль не собирался давать индейца в обиду.
— Когда я кого-то спасаю, я думаю, что мне решать, что с ним делать, — рявкнул он. — Если мне понадобится ваше мнение, я вас спрошу. Что касается этого человека…
Он посмотрел на индейца, все еще стоявшего перед ним на коленях, и не испытал ни малейшего желания мстить ему. Этот человек был совсем не похож на колдуна Хиакина, о котором Жиль не мог вспомнить без содрогания. У спасенного было крепкое туловище на двух необыкновенно коротких ногах и очень длинные руки, которые придавали ему сходство с обезьяной. Его лицо оживлялось парой маленьких, круглых, блестящих, словно черные жемчужины, глаз и весьма большим изогнутым носом. Подбородок почти отсутствовал, а белые длинные зубы, которые несколько выдавались из-под верхней губы, делали его похожим на кролика.
— Скажи ему, что он может идти, куда хочет, — заключил Жиль после осмотра. — Он свободен.
А мы должны догнать остальных, так что давайте искать этот проклятый паром.
Но индеец не хотел уходить. Нещадно коверкая английские слова, он высказал желание посвятить всего себя своему спасителю и защищать его своим телом в сражениях, которые наверняка ждут такого доблестного воина. Затем, вытащив из-за пояса нож, он полоснул себя по руке так, что несколько капель крови попали на молодого человека.
— Он говорит, что его кровь принадлежит тебе, — объяснил Тим, — и я начинаю верить в его искренность. Хочешь, он станет твоим слугой? Кроме того, мне кажется, что ты для него вроде якоря спасения.
Пока все искали унесенный половодьем паром, индеец рассказал, что с ним произошло. Он был знахарем в маленьком племени онондага и носил совершенно непроизносимое имя, которое означало «Бобр-нашедший-перо-орла». Как и сказал Тим, у колдуна действительно были неудачи в его профессии. Чтобы вылечить старуху мать своего вождя от мозговой лихорадки, он не придумал ничего лучше, как пробить дырку в голове несчастной женщины, чтобы злой дух мог свободно выйти наружу. Пациентка, естественно, скончалась. Но его обвинили не в смерти старухи, а в применении запрещенного метода лечения: индейцы не признавали хирургию. И, так как сразу после ухода матери вождя в царство мертвых, разлилась река, унеся половину вигвамов со всем содержимым, оставшиеся в живых индейцы решили, что У них плохой колдун, и просто бросили его в реку, тем самым лишив беднягу похорон, без которых душа мертвого воина не найдет покоя.
Главным образом из-за этого обстоятельства Жиль и заслужил безграничную благодарность человека, который, как настоящий индеец, не слишком боялся смерти.
— Ну ладно! — сдался Жиль. — Если генерал согласится, я оставлю его при себе… но с условием, что он никогда не будет пытаться меня лечить, если я буду болен или ранен.
Неудобопроизносимое имя бывшего знахаря он сократил и перекрестил индейца в Понго, отчего тот пришел в восторг. Понго сразу же показал себя очень полезным. Он был плохим знахарем, но среди воинов и охотников ему не было равных.
Он умел делать массу вещей, начиная с каноэ из коры деревьев и кончая шалашами, а также умел полностью использовать убитую дичь и находить съедобные коренья. Кроме того, несмотря на свои короткие ноги, он обладал необыкновенной силой, чрезвычайно быстро бегал и был очень ловок. Когда он не находил то, что ему было нужно, он просто-напросто крал, да так ловко, что заподозрить его было невозможно. И наконец, обоняние у него было тоньше, чем нюх самой лучшей ищейки.
— Брат лис и Понго на тропе — Понго победитель, — заявлял он с широкой улыбкой.
Постепенно Жиль привык к этой медного цвета бесшумной тени, которая была все равно что его собственная. Понго ел очень мало, всегда казался довольным своей участью и почти не говорил (Жиль потратил целых шесть месяцев, чтобы научиться объясняться с ним), но зато часто улыбался, показывая свои огромные передние зубы, которые в скором времени стали в армии не менее известны, чем плюмаж Лафайета.
До Виргинии шли долго. От Элк-Пойнта, где тщетно ждали маленькую эскадру шевалье Детуша, которому преградили путь все морские силы английского адмирала Арбетнота, вынудив повернуть обратно, им пришлось, обойдя Балтимору, подняться к Мэриленду — там Лафайет в который раз покорил женские сердца и уговорил дам заняться шитьем для армии и на благо родины. Затем они обогнули огромный Чесапикский залив, пересекли Потомак и наконец прибыли под сожженный Арнольдом Ричмонд.
