Девушка с характером (СИ) - Якобс Анне

– Чудесное вознаграждение, – прошептала Мари.

Именно в этот момент в дверь постучали.

– Пауль? Мари? Пожалуйста, ужинать. Отец очень сердится.

Алисия из деликатности не вошла в комнату. Чем бы эти двое ни занимались, она не желала играть роль хранительницы нравов, ее сын, в конце концов, взрослый человек и знает, что делает.

– Мы сейчас, мама.

Они посмотрели друг на друга, как двое нашкодивших детей. Теперь, чтобы привести бумаги в порядок, понадобится целый день. Не говоря уже о том, что некоторые промокли и были засыпаны битым стеклом.

– Хороший письменный стол, Пауль. Теперь вода протечет в ящики.

Пауль перешагнул через бумажный хаос и выдвинул один из ящиков, чтобы спасти его содержимое. Но увидел, что в этом смысле никакой опасности нет: ящики были существенно короче столешницы.

– Сзади должно быть еще отделение, – решил он и присел на корточки, чтобы поближе осмотреть стол.

– Пауль, осторожно, ты ходишь по бумагам и мнешь их.

Но папки и листы, покрывавшие стол и пол, вдруг потеряли для него всякий интерес. Вода сочилась через щель столешницы, уходя внутрь. Пауль полностью выдвинул ящики и поставил их на диван. Они были сухими.

– Дай мне спички, – попросил он Мари.

Она тоже поняла, что этот старый стол таил в себе секретное отделение. Пауль посветил туда – задняя стенка была отделана фанерой и тоже была сухой.

Он протянул руку и постучал; звук был гулким, как будто там пусто.

– Может, попробовать подойти с другой стороны, – предложила Мари и обошла стол.

– Осторожно, тут полно осколков!

– Пауль. Задняя стенка стола приподнимается. Помоги… ай!

– Я же говорил. На, возьми мой платок!

Их обоих словно захватила золотая лихорадка. Мари замотала кровоточащий указательный палец платком, подоткнула юбку и белым подъюбником убрала воду и осколки с нижней части столешницы.

– Любимая, ты еще никогда мне столько не показывала. Можно еще разок?

– Тихо! Подожди, я возьму нож для вскрытия писем. Древесина рассохлась, и теперь она еще и разбухнет в воде. Аккуратно. Не так резко. Оно перекосилось…

– У меня сейчас пальцы сломаются, – простонал Пауль.

– Если войдет твой отец…

– Спокойно. Вставляй нож для писем. Зафиксируй. Сейчас…

Стенка подалась, сдвинулась вверх и отделилась. За ней оказалась вторая стенка, тоже из фанеры, которая слева была закреплена шарнирами, а справа заперта на замок. Вода капала на ковер.

– Ну надо же, – с досадой произнес Пауль. – Без ключа не открыть. Если только сломать замок.

– Ключ, – пробормотала Мари.

В холле послышался веселый голос Китти, а потом и Элизабет:

– Мы идем, папочка. Ты нам оставил что-нибудь, или мы умрем с голода?

– А где Пауль с Мари?

– Ну, а где им еще быть, нашим голубкам? Посмотрите в красной гостиной.

– Там их нет…

Пауль сжал губы и разочарованно выдохнул. Если бы у них получилось открыть, это было бы слишком большой удачей.

– Что ты делаешь?

– Не смотри. Когда девушка раздевается, нельзя смотреть!

Он перестал что-либо понимать. Почему его милая Мари вдруг расстегивает блузу? Она решила раздеться прямо здесь, среди мокрых бумажек и битого стекла? Когда в любой момент может войти кто-то из семьи или персонала?

– Вот. Попробуй этим.

Она вытянула из корсажа маленький ключик. Серебряный ключик, который она носила на цепочке на шее. Сколько еще у нее тайн от Пауля?

– Ключ подходит. Но повернуть не получается. Подожди, нет, там, видимо, немного заржавело. Получилось!

Когда деревянная дверка открылась, изнутри полилась вода, а из отсека вывалились длинные бумажные рулоны. Толстые и тонкие, некоторые обернуты в коричневую бумагу, другие без обертки, только перехваченные шнурком.

– Это… это…

– Чертежи, которыми так хотел завладеть твой отец, – тихо пояснила Мари. – Этот письменный стол, видимо, принадлежал моей матери. Твой отец, ничего не подозревая, годами хранил их у себя под боком.

56

Директору Мельцеру пришлось подождать, пока утихнет всеобщий гомон, чтобы начать торжественную речь. Вопреки опасениям день выдался ясным, терраса и парк поместья украсили вазонами с цветами, между ними расставили небольшие диваны, барные стойки, воткнули зонтики от солнца. Гости прохаживались, общались, обменивались любезностями и сплетнями; дамы демонстрировали новинки летнего гардероба, на мужчинах были светлые костюмы и соломенные шляпы. Те, кому хотелось поиграть в крокет – одно из британских развлечений, ставшее модным и здесь, мог сделать это на лужайке слева от парковой зоны, там же располагалась игровая площадка для детей. О малышах заботилась нанятая на этот вечер воспитательница заводского детского сада, а некоторые гости привели с собой собственных нянь.

– Дорогие наши гости…

Большинство гуляющих по саду все же удалось собрать на террасе; для пожилых поставили стулья; молодежь, чтобы лучше слышать, расположилась на каменном бордюре рядом с цветочными ящиками. В глубине сцены колыхался импровизированный бархатный занавес: за ним до сих пор шли интенсивные приготовления.

– Мои дорогие гости, – повторил Иоганн Мельцер, после чего гул голосов резко стих. Еще перешептывались, в буфете стучали тарелками, где-то упал и разбился бокал, и один из приглашенных официантов появился с совком и веником убрать осколки, чтобы никто не порезался.

– Для меня большая радость видеть вас здесь…

Голос Мельцера, немного тусклый поначалу, обрел теперь твердость. Он был почти тем Мельцером, которого все знали, хотя и заметили, как он осунулся, особенно лицо красноречиво говорило о недавно перенесенной болезни.

– …небо к нам благосклонно, и это означает, что наш традиционный летний праздник в этом году пройдет под знаком любви и будущего семейного счастья.

Алисия дала знак Гумберту, чтобы он на всякий случай придвинул стул ее мужу по возможности незаметно, конечно. Гумберт сообразил прикрыть стул подаренной Китти цветочной гирляндой, как будто с целью продемонстрировать гостям прекрасное цветочное подношение. И вообще цветы были повсюду, можно было подумать, что каждый явился на праздник со своим букетом. Не все, кого позвали, пришли: кто-то занимался приготовлениями к летнему путешествию, а кто-то уже уехал. Из тех, кто в прежние годы охотно приезжал на виллу, были такие, кто не принял приглашения из-за болезни или в силу важных обстоятельств. Среди них, к сожалению, – бургомистр и несколько членов городского совета. Обручение Мельцера-младшего с бывшей камеристкой, как и ожидалось, не всем пришлось по вкусу, люди боялись себя скомпрометировать.

– Брак – институт, который иногда может существовать долго…

Послышался подобающий моменту смех, особенно откликнулись мужчины средних лет, дамы воздели глаза к небу, где в безупречной синеве кружили голуби.

– Drum prüfe, wer sich ewig bindet, ob sich das Herz zum Her zen findet! Der Wahn ist kurz, die Reu ist lang [51], – процитировал Иоганн Мельцер, но продолжение забыл, поэтому остановился.

– Тут он прав, – это сказала бабушка Альфонса Бройера, сидевшая в плетеном кресле прямо перед Мельцером-старшим. – Моя мать всегда говорила: «Деньги закончатся, а муж останется».

– Бабушка, пожалуйста, – покраснев, прошептал Альфонс. – Ты мешаешь говорить речь.

– В моем возрасте можно спокойно говорить, когда захочешь, – возразила дама. – Когда я буду лежать под плитой, у меня такой возможности не будет.

Сегодня она приехала в сиреневом муслиновом платье, шляпу украшал плюмаж из перьев цапли.

– То, что Шиллер хотел сказать своими бессмертными стихами, самым пожилым из нас может показаться чуждым и даже неумным. В наше время родители выбирали супругов для своих детей, честно и по совести взвешивая, будет ли этот союз успешным. Так делали мои тесть и теща, и я не люблю вспоминать их критические взгляды в свою сторону во время первого визита в Померанию…