Персия Вулли - Гвиневера. Осенняя легенда
Мысль о том, что я могу развязать войну против Артура, показалась мне настолько дикой, что, пораженная, я просто глядела на Увейна. Рядом, как камень, застыл Паломид: у него не дрогнуло даже веко, когда он слушал предательские слова. И я постаралась сохранить лицо таким же бесстрастным, как у араба.
– И еще, – терпеливо продолжал Увейн. – Регед на западе, Нортумбрия на востоке – вместе мы контролируем значительную часть королевства. И если объединим наши владения…
Как я не держала себя в руках, но все же поперхнулась пивом. Неважно, какие цели преследовал Увейн – политические или личные, – я не собиралась поднимать восстание против мужа и переходить на сторону предателя.
– Нет никакого смысла замышлять подобный бунт, – выкрикнула я, злясь, что тело помимо воли выдаст ярость.
– Ах так, – проговорил король Нортумбрии, приподнимая бровь. – Может быть, вы предпочитаете тихий приют, чтобы укрыться в нем от мира? А тяготы войны переложить на плечи других? Можно организовать и это, хотя потребуется много усилий. Люди Агравейна, разъяренные его смертью, жаждут мести и рыскают на границах Нортумбрии. Они уже начали убивать моих подданных. Совсем недавно – мелкого фермера по имени Кимминз и всех его сыновей по подозрению в том, что они предоставили вам и бретонцу убежище.
У меня перехватило дыхание, а Увейн, вскинув глаза, пригвоздил меня взглядом. Губы растянулись в жесткой улыбке:
– Миледи, у вас слишком мягкое сердце, чтобы править в качестве верховной королевы… оно вам мешает. Но если вы стремитесь к покою…
Увейн не договорил и, откинувшись на спинку стула, допил пиво, внимательно изучая меня поверх кружки. А я прикидывала, как много он хочет выторговать, и когда король Нортумбрии поставил кружку на стол, подалась вперед и спросила:
– Что вы хотите за это?
– Какова моя цена, миледи? За то, чтобы вы и ваш любовник свободно и безопасно проживали в Нортумбрии? Так вот, вы в мою пользу отказываетесь от регедского трона.
Не так легко передать будущее своего народа другому. И хотя я была готова к такому предложению, внутренне все равно застонала.
На лице Увейна появилось невинное выражение.
– Насколько я помню, согласно договору, страна должна отойти нам, если у вас не появится детей, способных претендовать на трон, – губы исказила злорадная ухмылка. – Вы ведь не предполагаете, что народ Регеда посчитает Мордреда вашим сыном?
Вот когда во всей полноте проявилось его родство – сама Моргана не могла уколоть бы больнее. Инстинкт подсказывал, что следует дать ему хорошую отповедь, повернуться и уйти, но Увейн продолжал говорить, и его слова заставили меня похолодеть.
– К сожалению, Ланселот так и не собрался водрузить стены. И, судя по всему, защиты вам придется искать у меня. Если не сдержать силы Агравейна, шансов выжить у вас мало, миледи.
Рука Паломида потянулась к кинжалу, но физической опасности нападения на меня не существовало: Увейн неплохо обходился и словами. К тому же они оказались более язвительными, чем я ожидала. И я решила говорить так же едко, как и он.
– Так что, моя шкура против моей страны?
– Если вам угодно ставить вопрос именно так, миледи. У меня сложилось впечатление, что сделка может показаться вам стоящей.
– Может быть… – Я слегка подалась назад. – Но как вы гарантируете мою безопасность?
– Передам Артуру, что ни один из его людей не будет принят в Нортумбрии и я убью каждого, кто каким-либо образом попытается нарушить ваш покой.
– Понимаю, – я потянулась за пивом и осушила все до капли, прежде чем заговорить снова. – В обмен на Регед?
– В обмен на Регед.
– Мне нужно время, чтобы все обдумать.
– Конечно, – Увейн вздохнул, оперся о стол и тяжело поднялся на ноги. Он назвал цену за мое королевство и теперь проявлял подлинную сердечность. – Славно будет снова встретиться с Ланселотом. Он все прекрасно организовал в Джойс Гарде, хотя и не послушался моего совета о стенах.
По сигналу Увейна в комнату вбежал паж и получил приказ проводить меня и Паломида, куда бы мы ни пожелали. Мы прошлись по овеваемым ветрами стенам, восхитились кузницей, посмотрели жирных, лоснящихся коров в полях, а потом по тропинке спустились к чистым водам реки Глен. Поскольку от нее форт был на виду, я отослала пажа, села на пень и стала советоваться с Паломидом.
– Он хитрый, как базарный торговец, – заметил араб, усаживаясь со скрещенными ногами на траву. – Нам известно, что народ Регеда вот-вот взбунтуется против него, и поэтому Увейну необходимо, чтобы вы сложили с себя титул немедленно. Но доказать это мы не можем, и предатель знает, как сильно вы нуждаетесь в его помощи.
Не спеша мы обсудили все детали моей ситуации: насколько я оказалась уязвима и насколько силен Увейн. К тому же в Регеде его считали неплохим регентом, и нужды народа были ему знакомы лучше, чем мне.
– И еще, миледи, если вы позволите мне высказаться, – заключил араб, внимательно рассматривая свои пальцы. – Здесь существует что-то вроде симметрии: Ланс оставил поиски Бога, чтобы быть с вами; и вам ради него следует расстаться с чем-нибудь не менее важным.
Я слабо улыбнулась Паломиду, который так часто доходил до самых тонкостей проблем. В том, что он сказал, заключалась честность и справедливость, но я не могла себе представить, что покину свой народ. И хотя другой альтернативой оказывалось кровопролитие и война, я еще не была готова оставить трон. Мы с Паломидом уже вернулись в зал, а я все еще не могла сделать выбор. Если бы боги послали мне знамение…
Тихо опустился вечер, наступили летние северные сумерки. Но как только зашло солнце, во дворе началась какая-то суета. Сначала выскочила кухарка, потом слуги из амбара и конюшни, и наконец воины и знать отправились к вершине холма, которую обрамляло смотрящее на запад древнее укрепление. Я последовала за остальными, заинтересовавшись, что приковало всеобщее внимание.
– Знамение, – произнес кто-то, творя знак против зла.
– Воистину так, – подтвердил кузнец, неуклюже крестясь.
– Дар всех богов, – прошептала девочка, указывая на небо.
Там, на самой кромке великолепия заката, появился тонкий ободок луны. Бледная, цвета слоновой кости, слегка размытая дымкой, она несла на нижнем роге изящного серпа сверкающий алмаз вечерней звезды. Я затаила дыхание: редкое, красивое зрелище показалось мне символом соединения меня и Ланса. Вот то знамение, которого я ждала, и при этой мысли возблагодарила богов. Если Регед – та цена, которую нужно заплатить за краткие мгновения нашей общей жизни в сердце радуги – да будет так.
Следующим утром я набросала текст отречения от регедского трона. При дворе Увейна оказалось много христиан, и мы легко нашли грамотного переписчика. Когда слова были начертаны, я в последний раз взяла в руки государственную печать и приложила к цветному воску внизу свитка, свершая официальный акт отречения.
