Мэриан Палмер - Белый вепрь
За последние месяцы они совсем не писали друг другу. Анна явно не знала о его нынешнем приезде и казалась не менее растерянной, чем сам Фрэнсис. Она перевела взгляд на девочку, та весело смеялась и протягивала ручонки. Проследив за ее взглядом, Фрэнсис неловко сказал:
— Как ты думаешь, эта штука беспокоит ее? Выглядит она так ужасно…
— Врачи говорят — ничуть, — натянуто произнесла Анна, подходя к колыбели. На ней был свободный халат, вроде того, что она носила после рождения Уилла. Тогда он возражал против того, что Анна отослала найденную им кормилицу. Сейчас он был даже рад, что жена по-прежнему не доверяет своего ребенка посторонним женщинам.
— Несчастная малышка, — пробормотал Фрэнсис, — когда-нибудь она проклянет свою жизнь, а заодно и нас за то, что произвели ее на свет. Может, ей лучше и не жить вовсе?
Анна поспешно вынула девочку из колыбели и тесно прижала к груди.
— Ну конечно, ты именно так и должен думать. Таким ребенком ведь не похвастаешься перед бражниками друзьями.
Фрэнсиса перекосило от этих слов, он круто повернулся и вышел из детской. Анна слышала, как он спешно прошел через людскую. Через несколько минут был слышен стук копыт.
Фрэнсис больше нигде не останавливался. Он и его свита следовали в Лондон. По его виду все сразу поняли, что лучше Ловела ни о чем не расспрашивать. В Вестминстере Фрэнсис узнал, что Колингбоурна наконец-то схватили. Фрэнсис был включен в состав суда пэров, которым предстояло вынести приговор.
Через неделю под председательством Норфолка и Стэнли состоялось заседание суда. Никакие представители Филиппа не могли спасти предателя от чрезмерно сурового приговора — его ждали чудовищные мучения.
Ричард коротко бросил:
— Таков закон. Разве мы должны менять его ради таких, как он? Другие, ничуть не хуже его, а то и лучше, тоже становились жертвами таких приговоров. Да я и пальцем не пошевелю, чтобы облегчить его участь.
Итак, Колингбоурна казнили, предварительно кастрировав и выпотрошив внутренности. В тот же самый вечер, словно нарочно, в Вестминстере состоялся пышный прием с музыкой и танцами. Вопреки обыкновению, королева оставалась в зале до самого конца. Она сидела на возвышении, где специально для нее поставили кресло с высокой спинкой. После смерти сына она с каждым днем все больше угасала и, в отличие от мужа, который иногда прибегал к снадобьям, не могла найти никакого забвения. Нужно время, время все исцеляет, успокаивали ее жены заезжих баронов и графов, глядя на исхудавшее, осунувшееся лицо Анны, кожа на нем натянулась так туго, что казалось, непроходящий румянец вот-вот сожжет ее. Придворные дамы поначалу говорили королеве то же самое, но потом убедились, что ее горе не в силах излечить ничто. Время шло — лето перетекло в осень, затем наступила зима с ее дождями и мокрым снегом, — но к лучшему, как все надеялись, ничего не менялось. Горящие скулы на лице Анны выпирали все сильнее, тени под глазами становились все темнее. Все удивились, что королева решила остаться на приеме до конца, боялись — выдержит ли она, ведь подобные мероприятия очень утомительны. Но ее присутствие придавало особый оттенок происходившему: Анна словно заставляла всех забыть о недавно разыгравшейся трагедии — казни предателя. Филипп, присутствовавший при казни Колингбоурна, подумал о том, что Анне требуется ничуть не меньше мужества и выдержки, чем ему там — во время жуткой церемонии. Она, измученная своим горем, улыбалась всем, была любезна и приветлива. Иногда только украдкой наблюдала за Джоном Глостером, который верной тенью повсюду следовал за отцом. Встретившись с Филиппом взглядом, королева слабо помахала рукой, приглашая его присесть рядом. Филипп немедленно повиновался и негромко сказал:
— Не устали? Ведь кончится все это не скоро. Может, пойдете отдохнуть, ваше присутствие и так уже сыграло свою роль.
Она покачала головой и слабо улыбнулась.
— Да нет, это мне еще по силам. Не так уж и много от меня требуется. — Она искоса поглядела на Филиппа. — Вы там были?
— Да. Ну что вам сказать? Таков закон. Но, наверное, у себя на севере Колингбоурн был другим, во всяком случае, люди его любили.
Анна закашлялась, сначала слегка, потом кашель начал душить ее. Филипп заметил, что она поспешно прикрыла рот рукой, затем незаметно вытерла ее о юбку. Быстро наклонившись к Анне, Филипп решительно взял ее за кисть и повернул руку ладонью вверх. Она попыталась освободиться, но он уже все заметил.
Замерев на мгновение, Филипп вытащил носовой платок и отер кровь. Сунув платок в карман камзола, он мягко спросил:
— И давно это у вас, Ваше Величество?
Анна вырвала руку.
— Точно не припомню. Иногда бывает лучше, иногда хуже. Я сама жгу платки, чтобы никто не видел пятен. — Королева пристально посмотрела на Филиппа. — Не хочу его тревожить, пока можно. Впрочем, скоро он и так узнает.
— А что доктора? Это же безумие, они умеют лечить куда более тяжелые болезни…
— Дорогой мой друг, чтобы доставить удовольствие мужу, я прямо-таки окружила себя врачами. Но вы же прекрасно знаете, что все здесь гадают, сколько мне осталось. Может, только он один ни о чем не подозревает.
Анна резко откинулась на спинку стула и замолчала. Музыканты настраивали инструменты. В противоположном конце зала Елизавета Йорк, подняв свое очаровательное, цветущее личико, оживленно беседовала с дядей. Неожиданно в душу Филиппа закралось сомнение — такое немыслимое и такое оскорбительное, что все в нем взбунтовалось. Он заметил, что Ричард, не обращая внимания на девушку, смотрит мимо нее на жену. Поймав его взгляд, Анна улыбнулась. Филипп вспомнил, что такими же многозначительными взглядами они обменивались в большом зале Миддлхэма. Праздник и тогда был в самом разгаре, музыканты так же настраивали инструменты. С тяжелым чувством Филипп подумал: «Нет, все он знает».
Зима в этом году наступила рано. На севере падал снег, а над Темзой — от Вестминстера до Тауэра — клубился туман. Настал день, когда врачи сообщили королю, что ему не следует больше спать с женой в одной постели — можно заразиться. Ричард взорвался, обозвал эскулапов лжецами и кретинами, не способными вылечить даже простой насморк. Тогда Анна сама попросила Его Величество оставить ее в покое — так ей будет лучше. Ричарду пришлось уступить. Подошло Рождество, и в Вестминстер потянулась провинциальная знать, чтобы принять участие в королевских празднествах. Всеобщее внимание было приковано к леди Елизавете. Однажды она посмела появиться на танцах в одеянии из той же ткани, что и платье королевы. Гости смотрели во все глаза. Филипп, наверное, был не единственным, кто понимал, что стоит за всем этим, и догадывался, кому принадлежит идея. Поверженная, втоптанная в грязь бывшая королева Англии Елизавета Вудвил жаждала величия дочери. Больная королева не была помехой на ее пути к победе.
