Диана Гэблдон - Чужеземец. Запах серы
Трудно подробно описать, что происходило дальше, потому что все повторялось неоднократно, и все это смешалось у меня в памяти. Мне казалось, что пылающая рука Джейми сомкнулась у меня на горле всего лишь один раз, но этот раз длился вечно. На самом деле это произошло не меньше дюжины раз. Всякий раз я умудрялась ослабить его хватку и скинуть его, снова отступить, уворачиваясь и ныряя под сломанную мебель. И снова он преследовал меня, мужчина, движимый яростью на краю смерти, он ругался и всхлипывал, спотыкался и дико размахивал руками…
Угли на полу быстро потухли, и комната стала казаться темной, как яма, наполненная демонами. В последних отблесках огня я увидела его, скорчившегося у стены, с огненной гривой, одетого в кровь, с пенисом, высоко торчавшим из спутанных волос на животе, с синими глазами убийцы на мертвенно-белом лице. Викинг-берсеркер. Похожий на северных дьяволов, которые спрыгивали со своих драккаров и врывались в туманы шотландского побережья, чтобы убивать, грабить и жечь. Мужчины, готовые убивать до последней капли собственной крови. Которые из последних сил насиловали, изливая свое семя в чрево побежденных. Крошечная курильница не давала света, но густой запах опиума забивал мне легкие. Хотя угли погасли, я все равно видела во тьме огни, разноцветные огни, плавающие на краю моих видений.
Двигаться становилось все труднее. Мне казалось, что я иду, с трудом раздвигая воду, доходящую мне до бедер, и меня преследует чудовищная рыба. Я высоко поднимала колени, бежала, как в замедленной съемке, и брызги воды заливали мне лицо.
Я стряхнула видение и поняла, что лицо и руки у меня действительно мокрые. Не слезы, но кровь и пот кошмарного создания, с которым я боролась во тьме.
Пот… Я что-то знала про пот, но не могла вспомнить. Рука вцепилась мне в предплечье, я вырвалась, на коже осталось что-то скользкое.
Все вокруг и вокруг куста тутовника; обезьяна преследует хорька. Нет, что-то не так — это хорек преследует меня, хорек с острыми белыми зубами, вцепившимися мне в руку. Я ударила его, и зубы разжались, но когти… все вокруг и вокруг куста тутовника…
…Демон прижал меня к стене; я ощущала камень над головой и камень под пальцами, и твердое, как камень, тело прижавшееся ко мне, костлявое колено между моими коленями… камень и кости между моими… ноги, еще каменная твердость… ах… Мягкость среди суровости жизни, приятная прохлада в жару, утешение в разгар скорби…
Мы, сцепившись, полетели на пол, мы кружили и кружили, запутавшись в складках упавшего гобелена, и нас омывали потоки холодного воздуха из окна… Туман безумия начал таять.
Мы налетели на что-то и замерли. Рука Джейми вцепилась мне в грудь, пальцы глубоко впились в плоть. Что-то мокрое капнуло мне на лицо — пот или слезы, я не знала, и открыла глаза, чтобы посмотреть. Джейми смотрел на меня, лицо его в лунном свете было бесцветным, глаза широко раскрыты и несфокусированы. Рука его расслабилась. Один палец нежно очертил мою грудь, еще раз, еще. Рука двинулась, чтобы охватить всю грудь, пальцы растопырены, как морская звезда, и нежны, как рука сосущего младенца.
— М-мама? — произнес он. Волосы у меня на затылке встали дыбом. Это был высокий, чистый голосок маленького мальчика. — Мама?
Холодный воздух омывал нас, унося дурманный дым за окно, в падающий снег. Я протянула руку и положила ее на его холодную щеку.
— Джейми, любимый, — прошептала я, — иди сюда, положи свою головку, милый.
Маска задрожала и сломалась, и я сильно прижала к себе большое тело, и мы оба лежали, сотрясаясь от его рыданий.
В общем, нам крупно повезло, что утром нас обнаружил невозмутимый брат Вильям.
Я с трудом очнулась от скрипа открывающейся двери и тут же полностью пришла в себя, услышав, как монах выразительно прочищает горло перед тем, как сказать «доброе утро», мягко, по-йоркширски растягивая слова.
Джейми тяжело давил мне на грудь. Его волосы высохли бронзовыми прядями и торчали у меня над грудями, как лепестки китайских хризантем. Щека, прижавшаяся к моей груди, была теплой и немного скользкой от пота, но спина и руки — такими же холодными, как мои бедра, застывшие от зимнего ветра.
Солнечные лучи, струившиеся в незашторенное окно, освещали полный разгром в комнате, о котором я смутно догадывалась вчера ночью: пол засыпан обломками мебели и осколками посуды, оба массивных подсвечника, как бревна, запутались среди разорванных занавесок и простыней. Судя по больно врезавшемуся в спину узору, я лежала на сорванном гобелене, изображавшем казнь святого Себастьяна; не такая уж большая потеря для монастыря.
Брат Вильям неподвижно стоял в дверях, держа в руках кувшин и таз. Он очень старательно уставился на левую бровь Джейми и осведомился:
— И как вы себя сегодня утром чувствуете?
Последовала долгая пауза, причем Джейми сознательно не двигался с места, прикрывая меня почти целиком Наконец хриплым голосом человека, которого озарило откровение, он ответил:
— Голодным.
— О, прекрасно, — отозвался брат Вильям, по-прежнему не отводя взгляда от брови Джейми. — Я пойду скажу об этом брату Иосифу.
Дверь за ним беззвучно закрылась.
— Как мило с твоей стороны, что ты не шевелился, — заметила я. — Мне бы не хотелось нести ответственность за непристойные мысли брата Вильяма.
Синие глаза уставились на меня.
— Ага, — рассудительно произнес Джейми. — Вид моей задницы вряд ли развратит кого-нибудь из святого ордена, во всяком случае, в моем теперешнем состоянии. А вот твоя… — Он замолчал и прокашлялся.
— Так что там насчет моей? — возмутилась я. Пламенная голова медленно склонилась, и Джейми запечатлел поцелуй на моем плече.
— Твоя, — заявил он, — соблазнит и епископа.
— Ммхм. — Мне показалось, что я все лучше произношу всякие шотландские звуки. — Как бы там ни было, может, тебе все-таки стоит подвинуться. Не думаю, что даже брат Вильям обладает безграничным тактом.
Джейми осторожно опустил голову, а потом покосился на меня.
— Не знаю, что из прошлой ночи мне привиделось, а что происходило в действительности. — Его рука непроизвольно потянулась к ране на груди. — Но если хотя бы половина из того, что, как мне кажется, случилось, произошло на самом деле, я уже должен быть мертвым.
— Но ты не мертв. Я проверяла. — Немного поколебавшись, я спросила: — А хочешь?
Он медленно улыбнулся, прикрыв глаза.
— Нет, Сасснек. Не хочу. — Его лицо было исхудавшим и изможденным, но умиротворенным, складки вокруг рта разгладились, синие глаза смотрели ясно. — Но я чертовски близок к этому. Думаю, единственная причина, по которой я еще не умираю — это голод. Как по-твоему, если бы я умирал, то голода бы не испытывал, правда? Это же расточительство. — Один глаз полностью закрылся, второй, полуоткрытый, насмешливо уставился мне в лицо.
