Жаклин Монсиньи - Флорис. Петербургский рыцарь
Надо признать, что Флорис и Адриан до самой последней минуты сомневались в правдивости рассказов «отца Золотия» о его пребывании в Китае; сейчас же его знание китайского и искренняя радость мандарина, привычно произносившего имя иезуита на китайский лад, окончательно убедили братьев в искренности преподобного отца. Молодые люди изнывали от нетерпения, ибо Грегуар истекал кровью. Однако о нарушении церемониала обмена приветствиями, занимавшего иногда целых полдня, к великому удовольствию зрителей, не могло быть и речи, тем более что собравшиеся вокруг истово повторяли хором:
— Да-да-да! Великий мандарин с лицом, подобным свежему цветку, вновь обрел своего друга, прибывшего из страны варваров.
— Да-да-да! Это благословение, ниспосланное нам самим Фон-Шуи[39].
Ли Кан, на вершине блаженства, кричал громче всех. Жорж-Альбер на всякий случай выделывал сложные кульбиты, как и подобает воспитанному молодому человеку. Принцесса и Маленькая Мышка перевязывали раны Грегуара, отрывая полоски ткани от своих платьев. Федор потянул за рукав Адриана и громко зашептал:
— Послушай, барин, пора кончать с этими китайскими выкрутасами, иначе наш старый товарищ отойдет в лучший мир.
Адриан знаком приказал ему успокоиться. Отец дю Бокаж начал представлять своему другу Шонгу Флориса и Адриана:
— Друг Шонг, взгляни на моих отважных спутников, в своей стране они являются очень знатными мандаринами, хотя, конечно, им еще далеко до вашего красного шара. Они представляют своего короля, который является великим владыкой, хотя, конечно, ему еще далеко до вашего блистательного императора Киен-Лонга, небесного повелителя цветущей земли. Ну а я, ничтожнейшее насекомое, как ты помнишь, по-прежнему представляю нашего великого жреца, который сидит в Риме и которого мы называем папой.
Флорис и Адриан восхищенно переглянулись. Они поняли, на чем держится влияние иезуитов в Китае: в отличие от других орденов, изгнанных или арестованных по приказу императора за грубое насаждение чуждой китайцам веры, они никогда не сталкивались напрямую ни с одной религией. Вот почему свое возвращение отец дю Бокаж так долго держал в глубокой тайне: он «прощупывал почву».
Мандарин, как того требовала вежливость, поклонился и, глядя на молодых людей, наконец произнес долгожданные слова:
— Следуя беспорочному праву дружбы, мое недостойное жилище, один только вид которого внушает отвращение, готово смиренно принять благородных чужестранных варваров, сопровождающих моего друга Буо-Ша-Жи, владеющего даром ясновидения.
Несмотря на смертельную тревогу и трагизм их положения, Флорис с трудом сдерживался, чтобы не рассмеяться. Хотя его воспитатель Ли Кан много рассказывал ему о своей родине, первая встреча с Китаем поразила его. Взглянув на Адриана, он понял, что брата обуревают те же чувства. Однако он быстро отвел взор. Братья чувствовали, что не могут открыто смотреть в глаза друг друга. Прошло еще много нескончаемых минут, пока отец дю Бокаж уверял своего друга мандарина, что «их нечистые ноги отвратительного носорга не осмелятся ступить на восхитительный нефрит его дивно благородного и исполненного совершенством и гармонией дома.
Наконец спустя час они разместились в роскошном дворце из голубого фарфора, одном из многочисленных жилищ, принадлежавших почтенному Шонгу в провинции Пе-Чи-Ли. Грегуар был предоставлен заботам ученого доктора с жиденькой, но очень длинной седой бородой и лицом, напоминавшим заскорузлый пергамент. Ознакомившись с состоянием раненого, доктор удовлетворенно улыбнулся:
— Этот старый варвар воистину несчастен. Его время вкушать чай на овеваемых ароматным ветерком террасах Фо еще не пришло.
На деле это означало, что душа Грегуара столь крепко вцепилась в его тело, что ему суждено прожить на этой грешной земле еще много лет. Флорис и Адриан облегченно вздохнули; они не слишком сожалели о том, что достойному интенданту пока не придется воспользоваться гостеприимством божества Фо.
Китайский доктор достал из своего длинного рукава женьшеневые пилюли и передал их Ли Кану:
— Ты будешь давать их ему каждые два часа, и через восемь дней твой друг станет моложе, чем был прежде, разумеется, если только Будда удостоит его своей милости и протянет над его головой одну из своих милостивых рук.
В настоящую минуту содействие множественного провидения было отнюдь не лишним: Грегуар бредил и метался в сильнейшем жару. Служители в лазурных хламидах держали наготове горячие салфетки, пропитанные ароматом жасмина, дабы смягчить его сведенные судорогой члены, другие прислужники принесли Флорису, Адриану и их товарищам шелковые одежды, зеленый чай и самые изысканные блюда: сушеных устриц, медвежьи ноги и ласточкины гнезда. Отдельные апартаменты были предоставлены в распоряжение Ясмины. Под бдительным оком Маленькой Мышки она уже расположилась на отдых. Федор отправился спать, чтобы через несколько часов сменить Ли Кана у изголовья Грегуар а. Жорж-Альбер, начавший свое знакомство с китайской кухней с рисовой водки, с трудом пытался справиться с пищей при помощи палочек из слоновой кости. Стоящий перед ним низенький столик был уставлен сотней фарфоровых блюдечек с трещинами глазури и фаянсовыми горшочками размером с наперсток: все они были наполнены мелко нарубленной или вязкой зеленой, розовой и голубой едой, сочным пунцовым тестом, фруктами, перцем, мясом в сладком имбирном соусе, дольками засахаренных апельсинов… Скоро зверек понял всю тщетность своих усилий и, побросав палочки, воспользовался своими природными инструментами: это означало, что он совал пальцы во все тарелочки и горшки, до которых только мог дотянуться. После того как его указательный палец увяз в горшочке с соей, он прекратил знакомство с китайской кухней, сделал пару глотков водки и тотчас же заснул, ощущая блаженное состояние опьянения.
Несмотря на уговоры Ли Кана, Флорис и Адриан отказывались покидать изголовье Грегуара. Сев возле постели больного, они решили провести там всю ночь. Но Флорис чувствовал, как у него страшно болит и кружится голова. Перед глазами вспыхивали искры, острая боль в затылке терзала его словно клещами. Ему явно требовалась помощь врача. Несмотря на неукротимую физическую силу и безрассудное мужество, поединок с Великим Моголом истощил его организм. Что же касается Адриана, то нервы его были на пределе. После примирения его каждый раз охватывало жуткое чувство неловкости, когда взгляд его встречался с взглядом младшего брата.
Они не могли уснуть, однако сон был единственным лекарством, которое могло бы им помочь. Старый лекарь внимательно наблюдал за братьями. Затем он хлопнул в ладоши. Один из служителей почтительно внес медный, покрытый лаком поднос, где стояла небольшая жаровня, лежали трубки и много маленьких шариков. Тоненькими щипчиками врач взял один шарик, нагрел его над пламенем и аккуратно затолкал в чубук трубки. Протянув трубку Флорису, он проделал ту же самую операцию с трубкой для Адриана.
