Элизабет Чедвик - Любовный узел, или Испытание верностью
– Ребра надо туго перевязать для поддержки, а для плеча и руки будет достаточно обычной повязки, – отрывисто бросила она.
– Так, выходит, он будет жить?
Кэтрин взглянула на Оливера. Она не знала, означают ли закрытые глаза то, что он отгораживается от нее, или он просто потерял сознание от истощения и боли. Скорее всего последнее, решила молодая женщина, но на случай, если он все-таки слышит, сказала:
– Я думаю, да, хотя это зависит не только от тела, но и от духа. Больше всего меня беспокоит рана на руке. Придется снять швы, а потом зашить заново, и я не знаю, насколько он сможет ею пользоваться: уж больно тяжелые повреждения.
– Я старался изо всех сил, госпожа, – встревоженно сказал Годард.
Кэтрин кивнула и выдавила слабую улыбку.
– Я знаю, что так оно и есть. Судя по всему, ты спас ему этим жизнь.
– А сейчас я могу что-нибудь сделать еще?
– Ты можешь молиться, – мрачно ответила она. – Молись так, как никогда в жизни.
Взяв себя в руки, молодая женщина принялась резать швы и заново зашивать рану. Боль привела раненого в чувство, и Годарду пришлось держать его. Кэтрин закусила губы и сосредоточилась на том, чтобы рука не дрожала, пока Оливер ругался и клял ее.
– По крайней мере, у него остались силы и желание отбиваться, – криво улыбнулся Годард.
Кэтрин с сомнением посмотрела на рану, которую только что зашила. Оливер снова потерял сознание и быстро, часто дышал.
– Будем молиться, чтобы он сохранил их, – пробормотала она. – А теперь подними его так, чтобы я могла перевязать ребра. Если мы покончим с этим сразу, то сможем наконец дать ему отдохнуть.
Она быстро замигала. Неверно поняв чувства, которые ее обуревали, Годард отрывисто проговорил:
– Он не понимал, что произносит. Это просто бред раненого.
– О, я уверена, что в тот момент он прекрасно все понимал, – улыбнулась Кэтрин сквозь новую волну слез. – Если я плачу, то только из-за того, что ради лечения пришлось причинить ему больше боли. Давай, чем раньше начнем, тем быстрее кончим. Она взялась за бинты.
Перевязка сломанных ребер длилась недолго. От близости и терпкости его тела, от ужасных синяков, которые покрывали его, Кэтрин охватывали слабость и тошнота. Гораздо легче ухаживать отстраненно, без лишних мыслей. Когда-то она касалась его гладкой, без единого пятнышка кожи в любовных объятиях, была также близка к нему, как сейчас, но только прикосновения эти вызывали удовольствие, а не тревожную жалость.
– Госпожа, с вами все хорошо? – заботливо спросил Годард, бережно опустив Оливера обратно на носилки.
– Нет, – покачала головой Кэтрин, – но я справлюсь. Она подняла голову и гневно посмотрела на слугу:
– Я никому не позволю занять мое место. Теперь он мой.
Годард серьезно кивнул, затем потянулся к кошельку на своем поясе.
– Он и прежде был ваш. Вы, наверное, захотите взять вот это.
Он отдал ей узел из волос, сплетенный Этель в то время, которое теперь казалось совсем другой жизнью.
Кэтрин взяла его и заметила, что он обгорел с одного края.
– Упал в огонь, – слегка повел плечами Годард. – Милорд не был расположен беречь его, поэтому я взял его себе, чтобы сохранить.
Молодая женщина провела пальцем по перевитым прядям.
– Ты видишь многое, верно?
Годард, смутившись, опять повел плечами.
– Я простой человек, госпожа, и вижу только то, что под самым носом.
– Именно это я и имела в виду, – печально улыбнулась ему Кэтрин. – Я…
Она резко оборвала фразу и повернулась, прерванная появлением крепкого мальчика с ярко-рыжими волосами и блестящими бледно-серыми глазами. Он был одет в запыленную тунику с порванным подолом, но расшита она была золотой нитью, а застежку плаща украшали драгоценные камни.
– Где Оливер, что с ним случилось? – властно спросил мальчик, протолкнулся к носилкам и уставился на раненого рыцаря.
– На него напали наемники, сир, – ответила Кэтрин, дипломатично добавив последнее слово, исходя из единственной догадки, что этот ребенок не может быть ни кем иным, как драгоценным принцем Генрихом. – Он ранен тяжело, но не смертельно.
Мальчик фыркнул и упер руки в бедра. Кисти были квадратные с короткими пальцами и грязными ногтями. Их тыльную сторону густо покрывали красноватые веснушки.
– Кто ты?
Взгляд его был острый и ясный, как стекло. Кэтрин почти физически ощущала вибрацию.
– Мое имя Кэтрин из Чепстоу, сир. Я умею лечить и знаю сэра Оливера.
Мальчик нахмурился.
– Я слышал о тебе.
– Надеюсь, только хорошее, сир, – улыбнулась Кэтрин, но глядя настороженно.
Генрих пожал плечами, словно ее замечание не имело смысла. Позже молодой женщине предстояло узнать, что, привыкнув к постоянным сплетням и слухам, он приобрел к ним отменный иммунитет и всегда предпочитал составлять собственное мнение.
– Когда он поправится?
– Трудно сказать, сир. Сломанным костям требуется несколько недель, чтобы срастись, но они не помешают ему встать через небольшое количество дней. Однако он тяжело ранен в левую руку, и эту рану придется лечить долго, причем неизвестно, насколько он сможет владеть ею после выздоровления.
Мальчик внимательно выслушал и кивнул, но продолжал хмуриться. Между его бровями залегли две глубокие складки.
– Тем не менее он достаточно поправится для того, чтобы сопровождать меня, когда я отправлюсь назад к отцу в Анжу. – Это прозвучало скорее как заявление, чем как вопрос. Ясные серые глаза пытливо смотрели на Кэтрин.
Оливер шевельнулся на носилках.
– Я достаточно поправлюсь для этого, сир, – произнес он, едва шевеля губами и не открывая глаз.
– Я говорил тебе не ходить, – склонился над ним Генрих. – Я говорил, что когда стану королем, ты получишь свои земли.
По губам Оливера скользнула тень улыбки.
– Честь требовала, – пробормотал он.
– Честь чуть не убила тебя, – растерянно пожал плечами мальчик.
– Лучше так, чем бесчестье, сир.
Генрих покачал головой, отступил от носилок и отрывисто бросил Кэтрин:
– Ухаживай за ним хорошо.
– Именно так я и собираюсь сделать, сир, – ответила она, не зная, сердиться или восхищаться его манерами. Десятилетний мальчик вел себя как взрослый.
Генрих едва заметно кивнул ей и исчез так же быстро, как появился.
– Неужели никто не хочет оставить меня в покое? – невнятно произнес Оливер.
– Похоже, что никто. – Кэтрин была благодарна за появление Генриха. Он дал ей передышку, чтобы взять себя в руки, и теперь она могла отвечать спокойно и весьма практично. – По крайней мере, до тех пор пока ты не окрепнешь настолько, чтобы встать и уйти.
На это Оливер не ответил, потому что уже спал.
