Жаклин Брискин - Все и немного больше
— Развод, — слабым голосом повторила она. — Джерри, я еще не знаю… Я не знаю, как смогу все это вынести.
— Ты никогда не получишь радости от этого грязного брака, как и я.
Рой горестно вздохнула.
— Не сейчас…
Джерри сказал:
— Ну так ты по крайней мере подумай о разводе.
— Я так люблю тебя, дорогой.
— Но ты только сейчас сказала, что колеблешься.
Она с болью в сердце увидела мольбу в его глазах.
— Может, я смогу, если обращусь за помощью к специалисту.
— Может, тебе обратиться к психиатру?
— Думаю, это необходимо.
Сияющая, благодарная улыбка была ей ответом, и Рой показалось, будто ледяные иглы вонзились ей под кожу.
— Ты потрясающий ребенок, Рой, и всегда им была…
— Но ты должен дать мне время…
— Об этом не беспокойся. Сколько угодно…
Она прошла по длинному, прохладному коридору и когда поравнялась с дверью, на которой поблескивала табличка «Bano[15], вошла внутрь. Здесь ставни были открыты, и слепящее субтропическое солнце освещало блестящий кафель. Она села на горячий фарфоровый край ванны, будучи не в состоянии унять дрожь.
Что я пообещала?
Развод?
О Боже, Боже!
49
Алфея отставила пустую кружку и повернулась лицом к отелю. Официанты кафе «Мануэла», которые знали, что красивая белокурая американская сеньора всегда завтракает со своим esposo[16], вежливо оставили ее в покое. Оркестр на эстраде играл вальсы, прилизанные бизнесмены шли домой, чтобы там не спеша, основательно позавтракать, а рабочие в потрепанной одежде со своими лепешками прятались в густую тень деревьев на площади Зокало. Пестро одетые туристы скрывались под грибками кафе и ресторанчиков.
Лицо Алфеи выглядело спокойным, сложенные вместе руки неподвижно лежали на клетчатой скатерти стола; она старалась ничем не выказать своей тревоги. Но минуты тянулись для нее томительно, и Алфея боялась, что, если Джерри в ближайшее время не появится, она может закричать.
Помирились ли Джерри и Рой? Было ли нужно это примирение? Суждено ли изысканной Алфее Уимборн сыграть старую как мир роль женщины, в нежности которой мужчина нуждается только потому, что его не понимает жена? Или же она, о чем ей прямо сказала Рой, всего лишь одна из кордебалета кокоток, высоко вскидывающих ноги? А может быть, он, дитя питтсбургских трущоб, испытывает злорадное удовольствие оттого, что спит с женщиной, у которой такая громкая родословная? Вопросы жалили и жгли ее.
Официант с редкими усиками подошел к ее столику, чтобы убрать кружку. Не желает ли сеньора чего-нибудь заказать?
Алфея ненавидела официанта за его дурацкие усики, она ненавидела его за то, что от него несло потом и чесноком, но больше всего она ненавидела его за то, что его светло-карие глаза все время следили за ней.
— Я пока не готова, — сказала она. — Конечно, если вам нужен столик…
— Нет, сеньора, конечно, нет. Сеньора знает, что она всегда желанная посетительница в кафе «Мануэла».
Он направился мимо облепленных людьми столиков к раздаточному окошку.
Алфея стала пальцами стучать по столу, не заботясь о том, чтобы попасть в ритм исполняемого на эстраде вальса «Mi corazon»[17]. Как позволила она снова увлечь себя в эту бездну, из которой ей однажды с таким трудом удалось выбраться? Как могла она оставить сына, своего замечательного юного рыцаря, и тщательно отобранную когорту друзей и поклонников? Почему она так подставила себя, сделала себя такой уязвимой? Да нет другой такой идиотки во всем белом свете!
В этот момент из отеля вышел Джерри.
Она встрепенулась, почувствовав колоссальное облегчение, и стала наблюдать за ним, как за незнакомцем, отмечая ширину его покатых плеч, загар на лице, густую прядь вьющихся волос, закрывавших лоб, которые уже следовало бы подстричь. Складки, залегшие у носа и уголков подвижного рта, казались глубокими, и в целом он напоминал стареющего, несчастливого Пана… а может, усталого рабочего, идущего с завода.
Он опустился на стоявший рядом с ней стул.
— Я уже было хотела уходить, — сказала Алфея с широкой улыбкой.
— Мне бы только чего-нибудь выпить. — На щеках его проглядывала каштановая щетина — на сей раз он против обыкновения не побрился после душа.
— А я голодна.
Когда подошел официант, Алфея снова улыбнулась, отстраняя знакомое, тисненое золотом меню, и, повернувшись к Джерри, перечислила ему свой заказ — салат из авокадо, толченая кукуруза с мясом и красным перцем, лепешки, пиво.
Джерри не повторил ее заказ. Когда официант удалился, Алфея сказала:
— Какой ужасный день! Ты можешь себе представить? Я в эту жару шла домой пешком.
Он дотянулся до ее руки и нервно сжал ее.
— Перестань, Алфея, не надо.
— А в чем дело?
— Я могу принять все, только не надо разыгрывать для меня сцены.
— Разыгрывать сцены?
Он направил на нее взгляд, и она заметила, что у него подергивается левое веко.
— Не надо притворяться, что ее здесь нет.
— Ах, да… Ты о своей жене. — Она произнесла это с едва заметной иронией, и даже намека на обеспокоенность не прозвучало в ее голосе. — Где она, кстати?
— Она не выходила?
— Нет.
— Она покинула номер довольно давно.
— Может, она пытается получить себе номер по соседству с нашим… Похоже, она вполне способна проделать дырку в стене и шпионить за нами.
— Я говорил тебе. Она идет на все, если думает, что замешана другая женщина. — Джерри беспомощно поднял руки. — Самое удивительное, что на сей раз, когда все очень серьезно, она вела себя не так уж плохо… Очень быстро она пришла в себя и стала рассуждать вполне здраво.
Раздался шум голосов, когда три американки средних лет поднялись из-за соседнего столика.
— Может быть, проблема решится, — спросила Алфея подчеркнуто спокойным тоном, — если ты пошлешь ее к чертовой матери?
— Она сказала, что подумает о разводе… Она собирается найти психиатра.
— Вот как? В моих кругах, чтобы расторгнуть брак, ищут адвоката.
— Алфея, пожалуйста, без стервозности. Ей нужна помощь в этом деле.
— Сколько времени уйдет на эту психотерапию? Пять лет? Десять?
— Я скорее снова готов испытать судьбу в Салерно, чем вернуться в палату номер четыре. — Он посмотрел на татуировку на своих руках. — Как я могу осуждать ее за это?
— Стало быть, всякий раз, когда ты уезжаешь, она может явиться перед тобой в роли Офелии. — Алфея замолчала, поскольку подошел официант и стал стелить поверх клетчатой скатерти накрахмаленную заштопанную белую льняную салфетку, после чего опустил на нее тяжелое серебряное блюдо. С шиком поставив перед Джерри стакан виски с содовой, официант ушел. Алфея наклонилась к Джерри.
