Джейн Фэйзер - Возлюбленный враг
Когда он ушел, Джинни смыла грязь и кровь холодной водой, насколько ей позволили силы, и, сняв одежду, забралась в постель. Она лишь смутно почувствовала, как Алекс, не раздеваясь, упал рядом с ней на кровать, заснув, еще не коснувшись головой подушки. Стук в дверь в предрассветный час разбудил ее, и она наблюдала, как он снова облачается в кольчугу, пристегивает меч. И вновь они попрощались, словно в последний раз, и опять Джинни осталась одна, вслушиваясь в грохот канонады.
Было три часа пополудни, когда она, спотыкаясь, вышла из госпитальной палатки, отчаянно нуждаясь в глотке свежего, не пропитанного кровью воздуха и тишине, не раздираемой криками и стонами раненых и умирающих. Увидев Буцефала, несшегося между палатками, она сначала не поверила глазам, но потом поняла, что все происходит на самом деле. Она совершенно ясно увидела Алекса, нахлестывающего коня так, словно за ним гнался сам дьявол. Он что-то вез перед собой на седле, и, когда конь с всадником приблизились, Джинни поняла, что это человек. Она не могла сказать, жив он или мертв, но уже бежала им навстречу, когда Алекс соскочил с коня и снял с седла тело.
Глаза его были измученными, лицо посерело.
— Это Дикон, — только и сказал он, когда Джинни подбежала к нему.
— О Боже, нет, — прошептала она, прижимая пальцы к губам. — Он мертв?
— Не знаю, — Алекс положил Дикона на землю, беспомощно глядя на Джинни; зеленовато-карие глаза молили ее так, словно она могла, если захочет, вернуть его к жизни.
Она упала на колени возле неподвижной фигуры, путаясь в застежке его шлема. Более привычные пальцы Алекса помогли ей снять шлем, чтобы она могла нащупать пульс на шее, приподнять веки и посмотреть зрачки. Пульс едва трепетал, и когда Джинни увидела, как хлещет кровь из главной артерии на ноге, она удивилась, что он вообще прослушивается.
— Мне нужен жгут, — сказала она, прижимая руки чуть ниже отверстия, куда мушкетная пуля влетела с такой силой, что, разорвав мышцы и связки, раздробив кость, вылетела с другой стороны, и выходное отверстие кровоточило так же сильно, как и входное. — Развяжи мой фартук, Алекс.
Быстро сняв с нее фартук, он скрутил его в жгут и завязал там, где были ее пальцы. Все это время Джинни понимала, что их усилия напрасны, и все же она не могла заставить себя сказать это Алексу, который так горячо пытался спасти жизнь своего молодого адъютанта. Позднее он расскажет ей, как увидел, что Дикон упал, и как бросился в гущу вражеской кавалерии, чтобы подхватить юношу. Потом он покинул поле битвы и привез его к единственному человеку, которому доверял. К женщине, любившей Дикона Молфри так же глубоко, как и он сам.
— Бесполезно, милый, — сказала Джинни, наконец, убрав руки с шеи Дикона. Она посмотрела на Алекса и увидела слезы, стоявшие в зеленовато-карих глазах, полных глубокого раскаяния и огромной печали. — Ты не виноват, — мягко сказала она, взяв его за руку.
— Какая напрасная потеря! — ожесточенно прошептал он. — Я мог бы не пустить его на передний фланг, но он так чертовски рвался туда — он напомнил мне… — Не договорив, Алекс вновь вскочил на Буцефала и снова унесся в самое пекло бойни.
«Напомнил тебе себя», — закончила за него Джинни, заливаясь слезами. Смерть юноши сломала эмоциональный барьер, который Алекс соорудил, чтобы защититься от личных утрат и от сомнений, которые могли привести к потере цели и отклонению от прямого и узкого понимания долга.
В тот день были и другие пострадавшие среди офицеров генерала Маршалла, но опыта Джинни оказалось более чем достаточно, чтобы обработать рану от меча на руке полковника Бонхэма, вытащить осколки снаряда из щеки воина. Однако она была не в силах развеять общую печаль или заполнить пустоту в боевых рядах. Ей все время слышался голос Дикона, полный энтузиазма, его веселый смех, но каждый раз, когда она смотрела на облюбованную им скамью, та была пуста. По распоряжению генерала Дикона похоронили вечером. Это была тихая церемония, на которой присутствовали только его подразделение, товарищи из офицерского корпуса и Джинни. Алекс вновь показал, что он знает, что делает, когда дело касается не только физического, ной душевного благополучия его людей. Церемония была сродни катарсису — вместе с телом была погребена и печаль, к ним вернулась целеустремленность, и только Джинни знала, что пройдет много времени, прежде чем Алекс преодолеет чувство вины, прежде чем уйдет чувство раскаяния.
Наступил третий день битвы при Престоне, но уже к утру было ясно, что положение противника таково, что одной целенаправленной атаки парламентских сил будет достаточно для победы над остатками шотландской армии. Когда мужчины на рассвете уходили в бой, они разговаривали и даже смеялись; крайняя сдержанность двух предыдущих дней была преодолена благодаря уверенности в том, что этот день принесет победу.
Джинни, стоя у окна и наблюдая за их отъездом, недоумевала: как они могут так веселиться? Ведь в этой битве опасностей было не меньше мечи, пушки, мушкеты и пики не утратили способности ранить. И ее работа среди раненых не станет легче.
Гилл Кортни с завистью взирал на батарею артиллерии противника. Она была хорошо защищена и для практика, склонного к пессимизму, представляла непреодолимую преграду, не говоря уж о немногочисленном отряде пехоты и кавалерии лорда Питера Оттшора. Но если они не смогут взять батарею, то и битва, и война будут практически проиграны. Питер поднял меч и издал воинственный клич. Громко забили барабаны, и малочисленная группа бросилась в атаку на укрепления противника.
Встретив отпор, отряд отступил, перестроившись для второй попытки. Конь Питера с диким ржанием упал, когда пуля поразила его мощную грудь. Всадник откатился в сторону и побежал к Гиллу и его солдатам, шедшим позади кавалерии.
Вражеская кавалерия, наступавшая на них справа, обратила солдат в бегство. Гилл увидел несшегося прямо на него огромного черного жеребца. Его губы растянулись в яростном оскале, глаза горели красным огнем, словно у какого-то существа из самого ада. Сидевший на нем всадник, весь закованный в латы, так, что видны были лишь одни глаза, с сокрушительной силой пробивал себе путь сквозь строй роялистских солдат. На какое-то мгновение глаза двух мужчин встретились, потом засвистел меч, безошибочно целясь в крошечную полоску на шее Гилла Кортни, между шлемом и воротником кольчуги, не защищенную металлом. Когда всадник нанес удар, кавалер выстрелил из мушкета. Алекс почувствовал невыносимую боль: пуля попала в нагрудник, вдавливая металл в грудь. Через мгновение он уже ничего не чувствовал.
Буцефал, потеряв всадника, бесцельно бродил по полю, где батарея артиллерии вела последний бой. Каким-то чудом жеребец остался невредимым — пули свистели вокруг него, пока он наконец не нашел выход из этого ада и не потрусил обратно к лагерю.
