Уинстон Грэхем - Корделия
Они поехали вдоль набережной в Челси, и он все говорил, все уговаривал. Неужели не понимал, что воспоминания таили в себе не только радость?
Его рука забралась к ней в муфту – теплая, сильная, с длинными пальцами.
Один раз, удивленный ее односложными ответами, он повернулся и в упор посмотрел на нее.
– Ты совсем притихла, дорогая. О чем ты думаешь?
– Слушаю тебя.
– Не правда ли, это было прекрасно? Каждая минута – даже боль и страх перед разоблачением. Даже вмешательство Мэссингтона. И пожар, и болезнь Брука, и недоразумение с Вирджинией. Мы заплатили за это непомерно высокую цену. Может быть, пришло время обрести утерянное счастье?
– Возможно ли это? Я хочу сказать, если счастье возвращается, разве оно может быть прежним?
Он замолчал, бросил взгляд на проезжавший мимо экипаж – роскошнее его собственного – и неохотно вернулся к ее вопросу.
– Может быть, и нет, если прошло слишком много времени. Но если всего пять лет… ты сама сказала… Когда я видел тебя в Уэльсе – кажется, это было в январе шестьдесят восьмого года? Нет, шестьдесят девятого. Значит, прошло не более четырех лет. Ты нисколько не изменилась, только стала чуточку взрослее и еще больше похорошела. Я тоже не изменился, правда?
– …Да, кажется, мало.
– Значит, все в порядке. Вот я сижу рядом с тобой, и мне кажется, что мы вчера вот так же катались в Манчестере. А ты – все помнишь?
– Да, – ответила Корделия. – Все.
Они сделали круг и вернулись через Гайд-парк, проехали мимо церкви Сент-Джеймса и Пиккадилли, но на полпути Стивен резко постучал кучеру "Нет-нет, не сюда, я же говорил!"
Наконец они остановились возле маленького, но роскошного ресторанчика – с мягким, как свежескошенная трава, ковром, дорогими пурпурными портьерами и интимным освещением в нишах, где стояли столики. Оказалось, что Стивен знаком с метрдотелем – тому не потребовалось подсказка, он тотчас прикатил столик на колесиках с устрицами, шампанским и прочими лакомствами.
Под действием шампанского Стивен стал еще разговорчивее – он рассказал ей о себе, о театре, которым управлял в Нью-Йорке, и о репертуаре театра в Бостоне. Это был дальновидный шаг со стороны отца – предложить ему такую работу. Он многому научился, а кое отчего отказался. Одно время он намеревался вернуться в Америку, но потом… Он резко остановился и, чтобы скрыть смущение, подозвал официанта и попросил принести портвейн.
Корделия вспомнила:
– Ты хотел повысить художественный уровень мюзик-холла?
– Отец немного этим занимается. А сам я, честно говоря, утратил интерес – с тех пор, как уехал из Манчестера. Может быть, это была иллюзия. Может быть, и невозможно изменить – и в то же время сохранить лицо мюзик-холла.
– Наверное, ты прав.
– Ты серьезно? – удивился Стивен.
Какой-то человек в кричащем костюме и с галстуком-бабочкой, завидев Стивена, направился было к нему, но, когда в поле его зрения оказалась Корделия, резко свернул в сторону.
– Извини, – Стивен встал и сам пошел к нему. У того оказался очень громкий голос, и до Корделии долетали обрывки разговора: "Управляющий говорит… С ней невозможно спорить… Это же его племянник, которому они задолжали кругленькую сумму…" На пальце этого человека ярко блестел золотой перстень с сапфиром.
Стивен вернулся к Корделии, откашлялся и с минуту провожал взглядом своего недавнего собеседника; затем снова переключил внимание на Корделию. Гладкий переход.
– У тебя много друзей в Лондоне? – поинтересовалась она.
– Да. Но я скучаю по старым друзьям. И по тебе, – он отпил немного вина и посерьезнел. – Друзей много, но на свете только одна Делия. Если бы ты могла понять, что я пережил за все эти годы. Но – вряд ли. Видно, Брук значил для тебя больше, чем ты думала. Разве не в этом дело?
– Да, я тоже не думала, что он для меня столько значит.
– Ну что ж, вы остались вместе. А я вот один. Некоторые способны пережить новую любовь, а я – нет. Даже в Америке. Я был страшно несчастен, безмерно одинок и не находил покоя. Но ты вернулась. Не могу поверить, что только из любопытства… или из жалости.
– Нет, – подтвердила она. – Это не так, – и вдруг подняла на него глаза.
Стивен улыбнулся, как будто затем, чтобы скрыть свои чувства. "Я все помню", – сказал его взгляд.
– Почему ты должна завтра ехать?
Вместо ответа Корделия попросила:
– Расскажи мне о своих друзьях. Мне все интересно.
Он уклонился.
– Прайди постоянно здесь живет?
– В настоящее время – да. Ты часто бываешь в этом ресторане?
– Ты не могла бы придумать какой-нибудь предлог, чтобы задержаться? Здесь очень весело. Я покажу тебе все, что ты захочешь увидеть: рестораны, театры, оперу… В Лондоне не соскучишься, если знать места. Я буду твоим гидом.
Она скользила рассеянным взглядом по всему залу.
– Ты такая загадочная. Раньше я всегда мог сказать, о чем ты думаешь. Все читал по глазам.
Она улыбнулась.
– Я повзрослела, Стивен. Оба мы стали старше.
– Когда ты отказалась принять меня после несчастья со Слейни-Смитом, – медленно, с трудом заговорил он, – я не знал, что предпринять, и поехал к Роберту Берчу.
– Да?
– От него я узнал о твоем ребенке. Мне и в голову не приходило. На какой-то безумный миг я вообразил, будто он мой. А когда понял, что это не так, страшно расстроился. И уехал с твердым намерением забыть тебя.
Если бы он не смотрел в сторону, то заметил бы странный мягкий блеск в глазах Корделии. Она чуть не открыла ему тайну, которую так долго скрывала.
– И тогда ты решил возненавидеть меня?
– Да. Но у меня не получилось.
Она опустила голову.
– Послушай, – произнес Стивен. – Не думай, что у меня кто-то есть. Ты же меня знаешь. Я все еще люблю тебя и стану твердить тебе об этом каждый день, который ты согласишься провести в Лондоне. Большего я не могу сказать.
– Да, Стивен, – тихо ответила она. – Большего ты сказать не можешь.
Официант принес портвейн. Плеснул немного Корделии, немного – Стивену.
– Выдержки шестьдесят восьмого года, сэр. Как в прошлый раз.
– Хорошо, – он подождал, пока официант отойдет. – За нас, любимая.
Они чокнулись и выпили. Стивен налил еще.
– Выпьем кофе и поедем. Покажу тебе, где я живу. Там сейчас никого нет. Человек, который мне прислуживает, живет в цокольном этаже и не поднимается без вызова. Разожжем камин. Тихо выпьем чаю. Заваришь его, хорошо? Я докажу, что не только люблю тебя до сих пор, но что мы еще можем быть счастливы, что в нас живет страсть. Ты забудешь эти четыре года, своего сынишку, дядю Прайди, Брука… Обещаю! Любимая, ты так хороша, так дорога мне! Поедем?
Она спросила:
