Елена Хаецкая - Византийская принцесса
— Что? — вырвалось у него.
— Вестник подробно доложил мне обо всем, что произошло у стен Бельпуча, — сказал император. — Событие печальнейшее, особенно если учесть, что более ста рыцарей с золотыми шпорами попали в плен. Нам придется вносить огромный выкуп. Разумеется, турки уже дознались, что завладели сразу двумя герцогами, и это будет стоить нам нескольких городов.
— Диафеб жив, — повторил Тирант, чувствуя, как весь покрывается испариной. — Ваше высочество… — Он повернулся к принцессе. — Можно мне… кресло…
Он рухнул в кресло как подкошенный, несмотря на то что император и его дочь продолжали стоять.
Государь повернулся к Кармезине:
— Я думаю, дочь моя, что вам лучше побыть сейчас с Эстефанией. Герцогиня Македонская безутешна, а вы — ее лучшая подруга, и ваш долг, несомненно, в том, чтобы принести ей хотя бы малое облегчение.
Кармезина поцеловала руку отцу и быстро вышла, не оглядываясь.
Император подошел к Тиранту и положил руку ему на плечо. Тирант на миг поднял голову и встретился с ним глазами.
— Она любит меня? — спросил Тирант. — Хотя бы немного?
— Она любит вас больше жизни, — сказал император. — Почему вы не просите ее руки?
— Я боюсь, — просто сказал он.
— Не бойтесь. Я объявлю ей о грядущем бракосочетании и прикажу изготовить свадебное платье, — проговорил император. — Пора заканчивать эту историю. Как вы намерены воевать теперь, когда мы лишились сразу нескольких герцогов, потеряли часть армии и…
— Да, — сказал Тирант. — Думаю, следует взять Бельпуч с воды. Подойти сразу по реке и по морю. Иначе турки будут сидеть там до Страшного Суда, кормясь тем, что привозят им генуэзцы.
— У нас нет кораблей, чтобы отогнать генуэзцев из гавани, — возразил император. — Иоанниты уже готовы отплыть на Родос.
— Я попрошу их задержаться и оказать нам еще одну услугу.
— Приор вам откажет.
— Может быть, и нет. Он человек суровый, но хорошо блюдет выгоду своего ордена.
— Что вы намерены ему пообещать?
— Бельпуч. Пусть лучше там стоят иоанниты, чем турки.
Император поджал губы:
— Вы еще не женились на моей дочери, а уже распоряжаетесь моими землями.
— Вы предпочли бы, чтобы там распоряжался Великий Турок? — отозвался Тирант усталым голосом.
Император снял руку с его плеча и рассмеялся:
— Теперь я узнаю вас, Тирант Белый! А то я уж думал, что от прежнего рыцаря осталась одна только тень, с которой и дел-то никаких иметь не стоит.
— Стоит, — сказал Тирант. — Даже если от меня останется всего лишь тень, это будет тень бретонского рыцаря, а мы, северяне, таковы, что и тени иной раз бывает довольно.
* * *Приор ордена иоаннитов был приятно удивлен, когда Тирант предстал перед ним, зеленовато-бледный, но в общем и целом довольно бодрый.
— Мне говорили, будто вы при смерти, севастократор, — сказал приор, помогая Тиранту сесть в кресло и лично подавая ему чашу с подогретым вином.
— Одно время это действительно обстояло так, — согласился Тирант, — но сейчас мне значительно лучше.
И он заговорил об осаде Бельпуча и о том, что в случае удачного штурма этот город со всеми его доходами может быть передан под управление ордена иоаннитов. «Ибо пристойнее ему оставаться под властью христиан, пусть даже и не византийского происхождения, нежели под рукой Великого Турка».
Приор нахмурился и начал спрашивать себя, нет ли здесь какого-либо подвоха. Он задавал севастократору разные ничего не значащие вопросы — о погоде, о здоровье императрицы, о предполагаемой беременности герцогини Македонской, — а сам тем временем лихорадочно соображал: не сделался ли Тирант византийцем не только по титулу, но и по духу (а известно на Западе, что византийцы весьма коварны).
Но Тирант как будто читал его мысли, потому что прервал рассказ о самочувствии Эстефании (беременна ли она на самом деле, он не знал) и сказал так:
— Вероятно, вы подозреваете меня в каком-то лукавом умысле, мой господин. Напрасно! Все, чего я хочу, это покончить с мусульманским господством в Византии, и если ради этого придется поступиться Бельпучем, я охотно это сделаю.
— Да, — медленно проговорил приор, — но как на такое решение посмотрит император? Греки чрезвычайно горды. Вряд ли им понравится, что чужеземец так легко распоряжается в их стране. К тому же любые титулы, которые вы имеете во Франции, здесь мало что значат.
— Государь позволил мне просить руки его дочери, — сказал Тирант, вздыхая, — и даже распорядился о свадебном платье для нее. Скоро я буду называться цезарем, а это звание очень много значит в Греции.
Приор даже расширил глаза, заслышав подобную новость, и не знал, чему дивиться больше: печали, с которой говорил об этом Тирант, или скромности, с какой он принимал на себя титул цезаря. Но одно было очевидно: севастократор отнюдь не бросался словами, когда говорил о возможности передать Бельпуч ордену иоаннитов.
Приор подумал также о том, что попутного ветра для отплытия на Родос ждать еще по меньшей мере десять дней, как утверждают опытные моряки. Глупо было бы провести эти десять дней в бездействии, когда впереди забрезжила столь выгодная возможность.
И в конце концов приор иоаннитов кивнул Тиранту:
— Я согласен задержаться на неделю.
* * *Погрузка на корабли началась в тот же день.
Тирант спешил. Мысль о Диафебе билась в его висках. Разумеется, Тирант не имел сколько-нибудь отчетливого понятия об истинных условиях турецкого плена, но одно только представление о том, что Диафеб, быть может, закован в кандалы и брошен в какой-нибудь гнилой подвал, приводило его брата в бешенство.
Сам Тирант неизменно был справедлив со своими пленниками: никогда не унижал их без надобности и уж тем более не наказывал голодом или болью; однако он все же слишком хорошо помнил, как поступили с Великим Караманем. Кто знает, быть может, Великий Турок считает правильным отомстить владыке Византии, издеваясь над его герцогами!
Каждая минута, проведенная Диафебом в плену, прибавляла Тиранту седых волос.
Севастократор не покидал константинопольского порта в заливе Золотой Рог. Тирант опирался на трость, доходившую ему до подмышки, чтобы не слишком утруждать больную ногу. Быстрым хромым шагом он перемещался от корабля к кораблю, везде задавал вопросы, распекал, указывал; он повелевал бочками и ящиками, распоряжался пиками, кирасами, арбалетами, властвовал над мечами, шлемами и высокими щитами и, несомненно, являлся верховным господином съестных припасов.
Казалось, все эти необходимые для войны блага излетают из его руки, как из рога изобилия. Грузчики надрывались, торопясь в точности исполнить повеления севастократора.
