Линда Уиндзор - Заложница любви
Самое ужасное, что это по ее просьбе король закатил ядовитое яблочко в Карадок! Должно быть, уже тогда Дэвид собирался подбивать всяких глупцов восстать против нового лорда. Бронуин молилась, чтобы все враги были схвачены и чтобы никто никогда больше не угрожал любимым ею людям и Карадоку. Она молилась, чтобы все несчастья остались в прошлом и они с Ульриком зажили бы счастливо, совсем как в сказках, которые рассказывали ей в детстве. «Ульрик, наш сын и я…» – думала Бронуин, в то время как завеса усталости окутывала ее сознание.
Уже после полудня скрип кровати пробудил Бронуин ото сна. Она резко села на краешке постели, где лежала, свернувшись клубком, и увидела, что Ульрик приподнялся. Когда он попробовал подвигать рукой, повязки на его раненом плече, даже немного переместившись, все равно не обагрились свежей кровью. Однако он поморщился – рана болела.
– Что вы собираетесь делать, милорд? – воскликнула Бронуин, вскакивая и пытаясь вернуть раненую руку супруга в прежнее положение, пока, упаси Господь, рана не открылась. – У вас же снова пойдет кровь! – она натянула одеяло на обнаженный торс. – И вы простудитесь, если будете раскрываться!
– Помоги мне одеться, жена! У меня в донжоне пленники, и я должен…
Бронуин звонким поцелуем заставила Ульрика замолчать.
– Не желаю ничего слышать! Лорд Жиль, епископ и ваш прево занимаются допросом. Кроме того, – добавила она с озорным блеском в глазах, – мне бы хотелось, чтоб вы оставались в постели, а не скакали навстречу Бог знает какой опасности! – вернула Бронуин супругу однажды сказанные им слова.
Возражения, готовые сорваться с его губ, отразились на его лице кривой усмешкой.
– Если это так, женщина, почему же тогда ты спишь одетой?
– Я боялась помешать вам, милорд.
Чем дольше Ульрик изучающе разглядывал лицо жены, тем больше подозрений выражал его взор.
– Кстати… о том, чтобы «скакать навстречу Бог знает какой опасности»… Мне снился странный сон прошлой ночью. Казалось, я вижу, как ты едешь на коне своего отца во главе жалкой кучки вилланов, вооруженных неизвестно чем, вернее, крестьянскими орудиями труда.
Краски покинули лицо Бронуин.
– Так, значит, это правда? – мрачно нахмурился Ульрик. – Проклятье, женщина, я что, должен запереть тебя в донжоне, чтобы избавиться от твоих легкомысленных выходок? Разве ты не понимаешь, какой опасности подвергала себя, а также и ребенка? – разъяренный воитель в гневе отбросил одеяла, в которые его только что укутала жена, и опустил босые ноги на пол.
– Ульрик, прости, никогда больше я так не поступлю! Останься, пожалуйста, в постели! Ты болен! – Бронуин упорно не желала уходить с пути возвышавшегося над ней мужчины и не пускала его, пока он не сдался.
Ей ничего не оставалось другого, кроме как оправдываться. Она не могла рассказать Ульрику про воронов, увиденных ее теткой, а еще меньше, почему она, услышав о воронах, испытала страх, связав их с теми птицами, что намеревались клевать трупы ее родителей. Услышав это, Ульрик только бы рассердился еще больше.
– Вы не окрепли еще, милорд, и нуждаетесь в покое! – Бронуин повысила голос, и, так как Ульрик зашатался от головокружения, она обхватила его за плечи. – Если оба мы станем упрямиться, дело на лад не пойдет.
Бронуин видела: ему не хочется соглашаться с нею, но он покорно вздохнул.
– В твоих словах есть зерно здравого смысла, женщина, так что… Но ты сама выглядишь так, словно не спала две недели!
Он рухнул на постель и потянул жену за собой, обхватив ее за талию. Нежно поцеловав, Ульрик посмотрел ей в глаза.
– Почему бы тебе не лечь со мной рядом?
Что-то в сиянии карих глаз и в бархатистом ласкающем голосе убедило Бронуин согласиться. Она и на самом деле устала, и, кроме того, если так можно удержать мужа в постели, почему бы ей не исполнить свой долг?
– По-моему, – лукаво возразила Бронуин, в то время как супруг помогал ей снять платье, – стыдно валяться в постели среди бела дня. Что подумают гости?
– Они подумают… – Ульрик замолчал и подмигнул.
– Я сама сниму платье, подожди! – Бронуин уложила больного на подушки. – Как бы не пришлось снова звать тетю Агнес осматривать твою рану!
– Не столько плечо болит, как лопатка. Проклятье! Такое впечатление, будто меня лягнула лошадь!
Бронуин видела страшный кровоподтек от удара стрелы о железную пряжку, подаренную тетей Агнес Ульрику для защиты от духов. То ли мистическая сила, то ли молитва, сопровождавшая подарок, не позволили смертоносной стреле пробить насквозь тело возлюбленного супруга племянницы. И слишком трудно было Бронуин промолчать об этом, особенно из-за насмешливого отношения Ульрика к ее тетке.
– Вас чуть не пронзила стрела, милорд!
Уловив недоумение, промелькнувшее во взгляде мужа, Бронуин продолжала:
– Вас спасла пряжка, подаренная Агнес. Мы нашли на ней углубление, оставленное стрелой.
Выражение лица Ульрика стало замкнутым, и не последовало никакой раздраженной тирады, обычной при упоминании о ее тетушке, и это показалось Бронуин значительным шагом вперед. Предоставив мужу поразмышлять о случившемся, она заперла дверь и сняла, наконец, платье. Если у нее и не было намерения разжигать огонь страсти, то понаслаждаться дружескими разговорами в постели она никогда не отказывалась. Глубокая и сердечная привязанность согревала ей душу, как близость супруга – тело.
Бронуин осторожно устроилась рядом с Ульриком, беспокоясь о его ране. В последнее время между ними возникла какая-то особая связь: как бы тепло его тела передавалось ей, наполняя душевным блаженством. Она была чрезмерно благодарна мужу за все то счастье, что дарил ей он. Рядом с ним всегда у нее возникало удивительное чувство покоя, позволявшее потихоньку погрузиться в сон:
Гарольд и Гриффин в очередной раз позволили Карадоку гордиться вечерней трапезой. Красиво разложенные на блюдах кушанья, сплошным потоком быстро и учтиво подаваемые из кухни, были достойны внимания короля. Лорд Жиль, его супруга и епископ изливались в восторгах, часто с набитыми ртами, что заставляло Бронуин вспоминать правила поведения за столом, вдолбленные в ее голову матерью: «не набивай рот хлебом, чтобы не стать похожей на обезьяну», «ешь суп тихо, не прихлебывая», «не сплевывай в миску, когда моешь руки, особенно если за столом сидит священник»…
Хотя никто не сплевывал, сейчас за столом было достаточно обезьян, что привело бы леди Гвендолин в ужас. «И англичане еще считают уэльсцев грубым народом!» – размышляла Бронуин, самодовольно улыбаясь. А сколь они расточительны! В последнее Время приходилось ведь кормить и вилланов, а блюда для сбора кусков для подания ломились от едва тронутых ломтей. Но такой уж порядок завел ее муж-англичанин, напомнила себе Бронуин.
