Элизабет Чедвик - Сокровища короля
– Ради меня! – Мириэл едва не захлебнулась словами.
– Сама бы ты никогда не избавилась от старого ткача – у тебя слишком доброе сердце, – вот мне и пришлось освободить тебя от него. – Его рассудительный тон подразумевал, что он, в отличие от нее, человек здравомыслящий. – А Морис де Лаполь лишил бы тебя шерсти или поднял бы цены. Его нужно было убрать с дороги. Любой на моем месте не стал бы колебаться ни минуты. – Свои аргументы он подкреплял красноречивыми жестами. – А Николас де Кан попытался выставить нас обоих на посмешище. Я приказал убить его исключительно ради твоей же пользы.
– Ты сошел с ума, – с отвращением молвила Мириэл. – А если нет, значит, ты – опасный негодяй.
Роберт смотрел на нее в замешательстве.
– Вовсе нет, – возразил он. – Просто я привык хватать жизнь как быка за рога и гнуть ее к земле, чтобы самому не быть поверженным. Уж ты-то должна это понимать.
Мириэл понимала, и, поскольку его мерзкие доводы находили отклик в ее душе, она чувствовала себя замаранной. Когда-то она тоже ухватила жизнь за рога и стала гнуть ее к земле, заботясь только о себе. Можно, конечно, убедить себя в том, что Роберт – сумасшедший или негодяй, но, если вдуматься, его рассуждения напоминают и о ее собственном прошлом.
– Это не значит, что ты поступал правильно или я могу простить тебя.
Роберт с трудом выпрямился и костяшками пальцев провел под окровавленным носом.
– А я и не жду от тебя прощения. Просто объясняю: мои действия абсолютно оправданы, и я сто раз готов поступить так же во имя сохранения того, что мне дорого.
– Что ж, ты собственными руками превратил в прах то, что тебе дорого, – презрительно бросила Мириэл. – Надеюсь, ты будешь гореть в аду, когда придет время. – Она отвернулась от него и зашагала прочь. Он догнал ее, схватил за руку и рывком развернул к себе лицом. Мириэл свободной рукой ударила его в живот. От неожиданности он сдавленно охнул и выпустил ее. Она подхватила юбки и побежала.
Держась за живот, Роберт проковылял к выходу из стойла. Мириэл, с развевающейся накидкой на плечах, быстро удалялась со двора. Он проводил ее беспомощным взглядом, затем выругался и застонал. Из его разбитого носа капала кровь. Он полюбил ее за строптивость, за живой пылкий нрав, но, как и в случае с необъезженной дикой кобылой, вскоре обнаружил, что оседлать ее – самое простое. Гораздо труднее усидеть в седле. Каждый раз, когда он уже думал, что полностью подчинил ее себе, она вдруг взбрыкивала, сбрасывала его и мчалась прочь, и все приходилось начинать сначала.
Возможно, она в чем-то и права. Может, он и впрямь разменивает свою жизнь впустую. Он сплюнул кровь, хромая, вернулся в стойло и, опустившись на четвереньки, стал рыться в унавоженной соломе, пока не нашел кольцо, которое швырнула в него Мириэл. Миниатюрный золотой ободок с резным орнаментом и одним камешком – гранатом, драгоценная вещица работы того же искусного линкольнского ювелира, который изготавливал кольца для архиепископа Йоркского. Изящное украшение не налезало ни на один из его пальцев, но он живо представил, как оно сверкало на руке Мириэл, когда она отдавалась другому мужчине, оставившему свое семя в ее чреве. Представил, как ее ладони стискивали спину де Кана и золотой ободок ее обручального кольца впечатывался в его голую плоть.
Роберт зажал в окровавленном кулаке символ супружества.
– Если ты не моя, – сказал он, – ему ты тоже не достанешься.
Мириэл стукнула кулаком в дверь Мартина Вудкока и в нетерпении окинула взглядом улицу. Трудовой люд был уже на ногах, серые разводы ночи растворялись в чистых красках раннего утра. Она еще раз громко ударила в дверь. Наверняка к этому часу кто-нибудь да встал, да и сам Мартин, насколько она его знала, не залеживался по утрам в постели. Кусая губы, переминаясь с ноги на ногу, Мириэл постучала в третий раз и опять оглядела улицу. Голос разума подсказывал, что ничего опасного ей не грозит. Роберт не должен бы сразу кинуться за ней в погоню; когда она убегала, он никак не мог отдышаться. И даже если ему каким-то чудом придет в голову шальная мысль, что она решила искать помощи именно здесь, он все равно опоздает. И все же суеверный страх не оставлял ее. Она живо представила его злобные глаза, когда он настиг ее и развернул к себе лицом. И ведь он был абсолютно уверен в своей правоте, ничуть не раскаивался в содеянном.
Наконец за дверью послышалась возня. Кто-то нестерпимо медленно, будто отпирая массивные ворота Замка, отодвинул засовы и с грохотом снял со скоб запорный брус. Дверь приоткрылась, и на нее уставилась заспанная служанка.
– Мне нужен господин Вудкок. Он дома? – спросила Мириэл, – Передай ему, что пришла госпожа Уиллоби по очень важному делу.
Женщина шире распахнула дверь и впустила гостью в дом, но в лице ее сквозила нерешительность.
– Нет, госпожа, его нет. Он ушел за священником.
– За священником? – удивилась Мириэл.
– Да, госпожа. У нас гостит одна женщина. Она недавно родила и теперь очень больна. – Служанка глянула на лестницу, ведущую на верхний этаж, и перекрестилась.
– Ты говоришь о Магдалене де Кан? – Мириэл тоже посмотрела на лестницу, и у нее защемило в животе.
Женщина кивнула. С верхнего этажа раздался голос Элисон Вудкок, спрашивающей, кто пришел. Не священник ли?
– Нет, это Мириэл, – откликнулась Мириэл, даже не подумав представиться замужним титулом. Фамилия Уиллоби была забыта навсегда. – Мне нужно переговорить с вашим мужем, когда он вернется. Я могу чем-нибудь помочь? – Она поднялась по лестнице и вошла в спальню, где находилась Элисон Вудкок. Благовоние восковых свечей и тлеющих в жаровне душистых трав не перебивали тяжелого запаха разлагающейся плоти. У Мириэл сдавило горло.
– Остается только молиться, – устало промолвила Элисон Вудкок. Наверно, она всю ночь сидела у постели больной. – Ей уже ничем не поможешь. Сами роды прошли спокойно, но послед долго не выходил, и повитухе пришлось вытаскивать его рукой. Когда такое случается, для матери это очень опасно.
Мириэл вспомнила свои собственные долгие муки. Она хотела умереть и должна была умереть после всех зверств, сотворенных с ее чревом, но ее выносливый организм оказался сильнее губительных обстоятельств и ее собственного желания. Она не сомневалась, что женщина, которая лежит здесь, отчаянно хочет жить, но ее плоть не в силах бороться со смертью.
Мириэл глубоко вздохнула и, расправив плечи, приблизилась к кровати. Простыни были усеяны душистыми травами, в светильниках горело ароматизированное масло, но благовония не заглушали запаха смерти. Магдалена полулежала на подушках. Она дышала часто и неглубока. На ее челе блестели капельки пота, кожа приобрела серебристо-голубоватый глянец надвигающейся смерти. Заплетенные в косу медные волосы на фоне этой мертвенной голубизны пылали, как огонь. По ее телу пробегала дрожь, костяшки пальцев, сжимавших край простыни, лоснились от напряжения. Было видно, что она сильно страдает. Ее конец, возможно, был совсем близок, но умирала она тяжело, в немилосердных муках. Мириэл прикусила губу. Ее терзали раскаяние и жалость. Еще год назад, даже меньше, она ненавидела эту женщину и, снедаемая жгучей ревностью, желала ее смерти.
