Мари-Бернадетт Дюпюи - Ангелочек. Дыхание утренней зари
Они еще немного поболтали. Анри рассказывал о своем пуделе, Мсье Туту, и о пастушьей собаке Спасителе. Растроганный, гордый тем, что дал жизнь такому замечательному ребенку – смелому, деятельному, любознательному и очень смышленому для своих лет, – Гильем привлек мальчика к себе и нежно поцеловал в лоб.
– Надеюсь, настанет день, когда мы сможем познакомиться лучше, Анри! Скоро ты уедешь жить далеко-далеко, но я буду думать о тебе и писать тебе письма. Когда ты подрастешь, ты обязательно приедешь ко мне в гости. Я часто грущу или гневаюсь, потому что не могу ходить, и еще потому, что у меня вздорный характер. Но ради тебя я буду держать себя в руках, чтобы когда-нибудь ты мог гордиться своим отцом, как я горжусь тобой сегодня!
Анри кивнул в знак согласия. Слишком много слов, все так сложно и запутано… Куда больше ему говорили интонации и вибрации голоса Гильема и его ласковые прикосновения.
– Вы – очень добрый отец, мсье, – проговорил он тихо.
Гильем закрыл глаза и обнял его крепче. В течение многих лет он не сможет увидеть женщину, которую любит, и ребенка, пробудившего в нем невыразимую нежность… Только теперь он понял, что любовь к близким – это не только радость, но и боль, боль расставания и утраты.
– Спасибо, мой хороший! Я постараюсь быть таким ради тебя и твоей мамы!
Глава 15
Суд
В доме Жерсанды де Беснак на улице Нобль, в тот же день
Октавия присела в кухне на стул и влажным взглядом окинула полки, заставленные посудой, и свисающие с потолочной балки медные кастрюли. Чемоданы были собраны, переезд неминуем. Страх перед переменами и уныние взяли свое: славная уроженка Севенн затосковала. Годы, которые она провела в провинциальном городке в Арьеже, все эти походы по наклонным улочкам за хлебом в булочную и в молочную лавку за свежим молоком представлялись ей идиллическими, а предстоящее путешествие внушало тревогу.
«Мадемуазель в последнее время быстро устает, – думала она. – И маленькому Анри будет тяжело высидеть долгую дорогу. О малышке Дьем Ле я и вовсе молчу! Бедняжка! Столько времени трястись в поезде – месячному младенцу это не на пользу. Слава богу, что ее мать – женщина здоровая. А с виду и не скажешь – маленькая и тонкая, как былинка!»
Но больше всего печалила домоправительницу необходимость оставить Анжелину и Розетту.
– Мы решили последовать совету мсье Жана, но не лучше ли было дождаться суда? – спросила она себя вполголоса.
Жерсанда, которая спустилась в кухню навестить свою преданную служанку, что само по себе случалось нечасто, услышала ее слова.
– Октавия, милая, мы, кажется, договорились, что ты оставишь свое мнение при себе, – заметила пожилая дама ироничным тоном. – И я уже полчаса жду чай с бергамотом!
– Вот несчастье! А я даже не поставила греть воду! Не сердитесь, мадемуазель, у меня все мысли в голове перемешались. Правду сказать, мое сердце разрывается, когда думаю, что придется уехать из этого дома, продать его вместе с вашей мебелью и книгами!
– В замке у нас достаточно и мебели, и книг. Мы не можем взять с собой все вещи. Нотариус, которому я поручила продать свое имущество в Сен-Лизье, заверил меня, что получит за него хорошую цену. Эти деньги перейдут в собственность моего сына.
Жерсанда оперлась рукой о наличник и с грустью посмотрела на домоправительницу.
– Почему я так распорядилась? Если Луиджи придется одному воспитывать Анри и малыша, который скоро появится на свет, будет лучше, если у него будут собственные средства, хотя, разумеется, мы станем ему помогать. Что же касается переезда, то это – мудрое решение. Ты первая начала мне жаловаться на отношение горожан. Мясник не желает с тобой разговаривать, булочница подчеркнуто холодна к тебе. Не далее как вчера нам под дверь набросали протухших яиц! Мы стали нежеланными особами в этом городе, моя дорогая. Так уж сложились обстоятельства.
Октавия встала и разожгла спиртовку, которой пользовалась, чтобы быстро вскипятить воду.
– Как же! Теперь нас все презирают, хотя мое мнение – многим следовало бы подумать дважды, прежде чем порицать и позорить Анжелину!
– Люди полагаются на россказни газетчиков! И им неизвестно, почему Анжелина совершила этот гнусный поступок.
– Гнусный? Вы преувеличиваете, мадемуазель! Но лучше не будем об этом говорить. Сейчас приготовлю вам чай. Думаю, Ан-Дао составит вам компанию.
– Конечно! У тебя остался пирог-клафути с вишнями? Вчера мы его почти не ели.
– Нет. Я отдала его мсье Жану. Он сказал, что с удовольствием им поужинает, и унес с собой на улицу Мобек.
– Мсье Жан то, мсье Жан сё! Октавия, постыдилась бы, в твои-то годы! Ты краснеешь каждый раз, когда он появляется в доме!
– Не говорите глупостей, мадемуазель! Может, я и краснею, но только вы неправильно угадали причину. Я робею в присутствии мсье Бонзона, вот и все. И что плохого в том, чтобы побаловать его сладким, которое он так любит? Он, по крайней мере, поддерживает свою племянницу. Завтра идет к ней на свидание в тюрьму. Вам бы тоже следовало пойти, мадемуазель. Как бы ваша крошка Энджи обрадовалась!
В том, что это – завуалированный упрек, Жерсанда не сомневалась. Она подошла к Октавии и посмотрела на нее своими ясными голубыми глазами.
– В общем и целом я простила мою невестку, но в глубине моего сердца я сержусь до сих пор и на нее, и на Розетту. Анжелина совершила ужасный проступок, буду повторять это снова и снова, серьезный проступок, и даже не подумала о том, какие последствия это будет иметь для нашей семьи. А ведь так просто было бы довериться мне, рассказать правду! Я бы перевернула землю, но все бы устроилось наилучшим образом. Но нет, Анжелина решила не посвящать меня в это дело. Трагедия разыгралась буквально у нас на глазах, а мы даже не подозревали об этом. Нам сказали, что Розетта сломала ногу при падении, а отец Ансельм приказал совершить паломничество в Сантьяго-де-Компостела во искупление грешной юношеской любви. И мы поверили! Они нас провели, оставили нас в стороне, и мне теперь трудно это простить и забыть, даже если мой сын утверждает, что они хотели меня поберечь, избавить от проблем. Но мы могли бы отдать младенца кормилице и обеспечить ему достойное будущее! Розетте не обязательно было бы с ним видеться.
– Но где взять силы, чтобы выносить и произвести на свет плод насилия, да еще совершенного собственным отцом-монстром?
– Ан-Дао тоже пережила насилие, и все-таки любит свою дочку! Дело не в этом.
Пожилая дама передернула плечами от возмущения. Указав пальцем на небо, она добавила:
– Анжелина – мать Анри. О нем ей нужно было подумать в первую очередь. И что мы видим? Она проживет в разлуке со своим сыном… как долго? А я собиралась преподнести ей подарок по случаю рождения малыша – прекрасный подарок, бесценный. Я хотела рассказать Анри правду, чтобы он знал, кто его настоящая мама. Я знаю, это – ее заветное желание с той минуты, как она его родила. И тут Луиджи опередил меня, даже не посоветовавшись! Когда наш мальчик вернулся с прогулки такой довольный, могла ли я предположить… И вдруг он заявляет: «Крестная – это моя мама, Луиджи – мой папа, и еще у меня есть отец – мсье, который не может ходить!»
