Саша Карнеги - Знамя любви
– Генрик! О Боже мой! – и она пошатнулась, готовая вот-вот упасть, в лице ее не осталось ни кровинки, глаза распахнулись от невероятного изумления перед несбыточным.
– Нет! Нет! Не может быть! – простонала она, не отрывая глаз от столь дорогого ей лица, навсегда врезавшегося в память. – Нет, этого не может быть! Тебя убили. Я своими глазами видела, как тебя зарубили саблями турки.
– Так ты меня не узнаешь, Русалка? – Это были первые слова, что он сказал ей после долгих девяти лет разлуки. Но на лице француза сияла улыбка, так хорошо знакомая Казе, улыбка, которая была ей дороже всего на свете. А голос Генрика, как и ее собственный, дрожал от осознания произошедшего чуда. Он шагнул вперед и взял ее руку в свою. При соприкосновении с ней тело Казн охватил жаркий огонь, как никогда и ни с кем, и тут Казя окончательно убедилась – это Генрик, восставший из мертвых и возвратившийся к ней Генрик. Он поднес ее руку к лицу, шепотом произнося слова любви. «Я здесь, Казя, я здесь, любимая». Очень осторожно, с величайшей нежностью Казя провела рукой по жуткому шраму на лице Генрика.
– След удара безумно грязного турка с неверным глазом и тупой саблей, – глаза Генрика искрились от смеха.
– О, мой Генрик, моя любовь, мой, только мой! – сердце Кази разрывалось от счастья, но внезапно по ее щекам медленно потекли крупные слезы, хотя на дрожащих губах продолжала играть блаженная улыбка. Генрик обнял ее, зарылся лицом в ее волосы, покрыл поцелуями ее шею и уже приближался губами к смеющемуся рту, но тут она, хоть и вожделея его ласк всеми фибрами своей души, напряглась всем телом и оттолкнула его голову.
– Нет, нет, любимый, только не здесь! Здесь нас могут увидеть! Неужели ты не понимаешь, она не должна ничего знать. Ничего!
– Я понимаю одно – я нашел тебя, мы снова вместе. Больше я ничего не хочу понимать. Я нашел тебя, Казя. Я тебя нашел.
Она зажала ему рот рукой.
– Потом, Генрик, потом, – лихорадочно зашептала она. – Я что-нибудь придумаю, да-да, придумаю, и обещаю, что очень скоро. И пришлю к тебе карлика с запиской. Мы встретимся и будем вместе, как были когда-то там, под березой.
Она ощутила, что его руки крепче смыкаются вокруг нее, и тут, к ее ужасу, дверь будуара Екатерины медленно отворилась.
Казя с силой вырвалась из его объятий, детским движением одной ладошки вытирая слезы с лица, а другой поправляя волосы. Из комнаты Екатерины вышел Понятовский, не затворив за собой дверь, и Генрик быстро отступил от Кази к камину.
У Кази голова пошла кругом. «Бог мой, он ошибся дверью – ему следовало выйти не сюда, а в коридор, – думала она. – Сейчас следом за ним может появиться Фике. Увидит меня в таком виде и сразу обо всем догадается. Да и Стас тоже». Но Понятовский был настолько погружен в свои переживания и мысли, что ничего не заметил. А если и заметил, то, скорее всего, решил, что поневоле стал свидетелем любовной ссоры между взволнованной Казей и незнакомцем у камина, едва удостоившим его взглядом. «Не иначе как сегодня вечер ссор между любовниками», – должно быть, подумал обиженный Понятовский.
Казя, между тем, с трудом изобразила на лице свою обычную сияющую улыбку и обратилась к Станиславу.
– Надеюсь, в самом ближайшем будущем мы снова будем иметь удовольствие лицезреть вас в Санкт-Петербурге, – молвила Казя вроде бы самым обычным голосом самую уместную в этих обстоятельствах фразу, но ей показалось, что прозвучала она странно и неестественно. Как будто говорила не она, а кто-то другой.
– Смотрите за ней получше, – тихо и печально ответил Станислав, – Будьте к ней особенно внимательны. В такое трудное время ей необходима помощь всех тех, кто считает себя ее друзьями.
Произнеся эти слова, Станислав еще некоторое время молча стоял с потерянным и огорченным видом маленького мальчика, с которым отказались играть его сверстники. Затем, почувствовав на себе взгляд Генрика, резко выпрямился, слегка поклонился и вышел из комнаты.
Генрик открыл было рот, собираясь что-то спросить, но Казя предостерегающе покачала головой, указывая на открытую дверь.
– Казя! – Громко позвала Екатерина. – Где вы? Что происходит?
Казя в отчаянии взглянула на дверь. Генрик сделал два огромных шага и оказался с ней рядом.
– Граф Понятовский только что ушел, мадам, – Казя говорила очень медленно, необыкновенно четко и громко произнося слова, руки Генрика, лежавшие на ее плечах, придавали ей силы.
– А месье де Бонвиль?
– Здесь, мадам. Вот сейчас он снимает пальто. -А-а.
Раздалось шуршание юбок Екатерины, означавшее, что она снова заняла свое обычное любимое место.
– Я приму его, как только он будет готов.
– Хорошо, мадам.
Охваченные беспредельным отчаянием, они взглянули в глаза друг другу. Казя почувствовала, что по ее лицу снова текут слезы. Ей так много надо было ему рассказать – о годах, проведенных вдали от него без любви, о том, что наболело у нее на душе и сейчас рвалось наружу, – но они не могли разговаривать даже шепотом, ибо за полураскрытой дверью сидела Екатерина, которая ожидала этого человека, единственного в целом свете избранника Кази. Но что-то надо было все-же произнести. Нельзя же вот так, молча, пожирать друг друга глазами, в то время как Екатерина жадно ловит каждый доносящийся до нее звук. Казя сделала над собой усилие и выдавила из себя:
– П-п-по-видимому, опять началась метель, месье? – Вот когда она была благодарна своему заиканию: затянувшиеся паузы и дрожь в голосе не покажутся Екатерине необычными.
– Да, метет ужасно. – И Генрик, улыбаясь, сделал вид, будто счищает снег со штанов и оправляет рукава бархатного кафтана. Он даже слегка постучал ногой об ногу и откашлялся. – Но зато так приятно идти безлюдными улицами. В Париже они настолько запружены народом, что с трудом протискиваешься сквозь толпу, – ответил Генрик, а губами беззвучно прошептал: – Я тебя люблю.
Казя взяла его за руки, он притянул ее к себе, и на какую-то долю секунды они обнялись, после чего Казя, не отдавая себе отчета в своих действиях, слегка подтолкнула Генрика к двери.
Он сразу перестал улыбаться, рот его твердо сжался, глаза потемнели от боли. Он покачал головой в знак нежелания. Казя взглянула на него умоляюще, но он продолжал качать головой. Она приблизилась к нему и зашептала на ухо:
– Ты должен. Умоляю тебя, ради Бога, умоляю тебя, не отказывайся. Ради меня. Это единственная сейчас для нас возможность снова видеться. – И, не оставляя места колебаниям и сомнениям, Казя широко распахнула дверь, отвернувшись в другую сторону, чтобы Екатерина не заметила следов слез на ее щеках.
Казя сделала над собой величайшее в ее жизни усилие и доложила о Бонвиле. Из-за ее спины Генрик увидел сидящую в кресле Екатерину – очень маленькую, очень прямую, ожидающую его с приветливой улыбкой на устах. Но он все еще не мог заставить себя сдвинуться с места.
