Роберта Джеллис - Серебряное зеркало
На постоялом дворе, где они остановились, никто не задавал им лишних вопросов. Когда Барбара попросила принести лохань к ней в комнату, хозяева не удивились и не посоветовали сходить в городскую баню, потому что там нельзя было спрятать отметины, полученные в сражении. Жена хозяина даже глазом не моргнула, когда Клотильда спросила имя ближайшего аптекаря, и указала, куда идти, словно та спросила дорогу в уборную.
Желание хозяина и хозяйки услужить и маленькие знаки внимания, их взгляды и невысказанная симпатия заставили Барбару всплакнуть. Она вспомнила о своих мечтах о справедливости и хорошем правительстве, которые связывала с именем Лестера, но мечты рухнули. Лестер не имел права управлять страной. Он дал власть тем, кому мог доверять по любви или по крови, — и это было повторением ошибок короля Генриха.
Барбара прикусила губу и смахнула слезы. Она боялась, что король никогда не изменится. Эдуард стал теперь другим человеком, и он обуздает своего отца. Она едва не стала уверять в этом хозяина и его жену. Скорее всего они не поверили бы ей, но главное, она могла лишить их удовольствия нанести последний удар за Лестера, помогая его людям.
Клотильду и Шалье предупредили, чтобы они были осторожными в разговорах, даже по-французски, и старались избегать всякого упоминания о Лестере или короле. Клотильда должна была позаботиться о Шалье, смазать его раны и отвести в постель.
Барбара попросила добавить горячей воды в лохань для Альфреда. Его глаза были закрыты, и он не шевелился. Намочив в горячей воде тряпку, она приложила ее к его посиневшему плечу. Он шевельнулся и вздохнул, но глаз не открыл. Барбара положила горячие камни из камина в постель, чтобы нагреть ее.
Альфред открыл глаза, когда она прошла мимо ширмы, отгораживающей лохань с водой, чтобы подложить дров в камин.
— Вода остыла, — сказал он, и, когда Барбара повернулась к полке за кувшином, добавил: — Нет, не надо больше воды, я лучше пойду в постель, а то я здесь засну. Дай мне руку.
Барбара подумала, что ему просто нужна помощь, и протянула ему руку, не глядя на него и продолжая искать полотенце.
— Не играй больше со мной в эту игру, — сказал Альфред, резко дернув ее за руку так, что она споткнулась и чуть не упала в лохань.
— Какую игру? — спросила она, ухватившись рукой за лохань и выпрямляясь.
— Убегающую олениху, — огрызнулся он. — Я смертельно устал, робко сидя в засаде…
— И исхитряясь нападать на львиц?
— Ради бога, Барби, ты не веришь, что я люблю тебя и не хочу никаких других женщин, бросаются они ко мне или убегают? Я не зеленый юнец, которому нужны уверения в том, что он желанен. Я хочу покоя. Я желаю только одну-единственную женщину, которая со мной и сердцем и умом.
— Я с тобой и сердцем и умом, и ты знаешь это. Но ты бился, чтобы завоевать и удержать. О Альфред, я не думаю, что ты заигрываешь с женщинами, чтобы тешить чувство собственного достоинства. Ты забавляешься, когда тебе скучно.
— Это не совсем правда, по крайней мере, уже много лет. Я забавлялся, чтобы заполнить пустоту, которая была во мне, потому что у меня не было тебя.
— Я не играю с тобой, я только пытаюсь найти полотенце. Я призналась в своей любви и не прикидываюсь, что это признание было ложью. Но я хочу, чтобы ты тоже не лгал мне. Идем, вылезай из лохани, ты простудишься. — Ее голос был вялым и лицо ничего не выражало, когда она снова потянулась за полотенцем.
Альфред медленно поднялся и позволил себя вытереть. Когда он лежал в постели, обложенный подушками, Барбара принесла ему ужин. Осушив чашу эля и накрыв ее рукой, чтобы Барбара не наполняла ее снова, он прервал долгое молчание:
— Барби, я не лгу. Я не говорил тебе, что моя подушка была мокрой от слез по тебе и меня не радовали другие женщины, бывшие со мной. Но я не лгал тебе. Вскоре после того, как ты вышла замуж за де Буа, я понял, что сделал ужасную ошибку, не взяв тебя в жены. Но что я мог сделать — Пьер был моим другом, и я не мог наставить ему рога. И кроме того, я любил тебя. Я не хотел тебя только для постели. Ведь твое тело, которое я люблю, — только часть тебя.
— Я рада узнать, что ты нашел утешение. Я постараюсь помнить об этом.
— Боже милостивый, — простонал Альфред. — Почему ревнивые женщины так тупы? Подумай, что ты говоришь. Подумай о женщинах, которые были моими любовницами. Разве все они были красивы? Какой из них я верил дольше всех?
Барбара застыла, очевидно, припоминая. Она могла многое вспомнить о женщинах Альфреда, когда была при французском дворе. Она назвала одну, затем вторую, третью и так далее. Он же сказал, что у него никогда не было с ними ничего серьезного.
— Я расстался с Мелисанд, которая, если ты помнишь, была на несколько лет старше меня, потому что игра становилась для нее серьезной, а мое сердце уже было занято девочкой с лошадиной гривой.
Он протянул руку к густой вьющейся копне волос. Барбара догадалась, что сейчас он обнимет ее, чтобы отвлечь и проверить ее привязанность. У нее не было желания высвобождаться из его объятий, но она не хотела прерывать разговор, не удовлетворив свое любопытство.
— Ты не можешь сказать, что оставил мадам Жанин из страха разбить ее сердце. У нее его не было.
Выразительные брови Альфреда поднялись.
— Вполне справедливо. Нашу связь прервала Жанин, а не я. Но она не сказала мне почему. — Он улыбнулся, и его темные глаза озорно блеснули, когда он продолжил: — А другие — сохрани и благослови Бог этих глупых куриц — были так заняты своей красотой и настолько скучны, что в их обществе я едва удерживался от того, чтобы не заснуть.
Барбара расхохоталась. Других она хорошо знала, так что, должно быть, он сказал правду.
Он посмотрел на нее округлившимися глазами невинно обвиненного и добавил:
— Можно закрыть глаза и представить себе тело, какое тебе нравится. — Его глаза превратились в смеющиеся щелочки. — Но никто не сможет насладиться телом, если ему настолько скучно, что он засыпает. В твоем обществе у меня не было таких неприятностей. Даже после тяжелого сражения и долгой скачки, когда развлечение не предложено.
Барбара снова расхохоталась. На этот раз его слова были правдой. Можно закрыть глаза и представить себе такое тело, какое пожелаешь, но не со всяким можно вести интересный разговор. Она была довольна больше, чем прежде, потому что ее ревность была повергнута в прах.
Продолжая смеяться, она стянула с себя одежду.
— Мне кажется, что ты сумасшедший. Весь в синяках, избитый, ты хочешь развлечений. Я дам тебе их в полной мере, чтобы ты не искал другого тела.
Он поймал ее и удержал на расстоянии, чтобы получше рассмотреть. Ему показалось, что он увидел ее обнаженную душу, полную надежды и легкоранимую.
