Стефани Блэйк - Огненные цветы
– Ну, судя по тому, что мне приходилось слышать, ваша жизнь тоже приключениями не бедна.
– Это все осталось в прошлом. Как война. А теперь я ничем не отличаюсь от любой ричмондской матроны почтенного возраста.
– Да что-то не похоже, миссис О’Нил. В этом городе чистотой породы мало кто с вами сравнится.
Равена твердо выдержала его вызывающий взгляд.
– Смотрю, вы женщин лошадиными мерками меряете, мистер Батлер.
– Но не вкладываю в это никакого дурного смысла. Я ценю красоту в любом ее проявлении. Стать рысака-рекордиста. Плоть Афродиты.
Намек был слишком прозрачен. Батлеры робостью не отличались и привыкли идти к цели кратчайшим путем. У Равены возникло ощущение, которого она не испытывала с момента встречи с Джорджем Паркером. Ее бросало то в жар, то в холод. Она вздрогнула, и это от Батлера не укрылось.
– Простудились?
– Наверное. Надо сказать Фримену, пусть затопит камин.
Тут он как раз и появился с серебряным подносом в руках, что принесло Равене немалое облегчение – можно было с достоинством выйти из поединка взглядов.
Равена с Батлером взяли по бокалу бренди.
– Будут какие-нибудь еще приказания, мэм?
– Нет, спасибо, Фримен.
Дождавшись, пока он выйдет, Батлер спросил:
– А мне казалось, вы хотели, чтобы он затопил камин?
– Я передумала. Женщинам простительны капризы, не так ли? – Согревая бренди, Равена обхватила бокал ладонями.
Неторопливо отхлебывая янтарную жидкость, она незаметно разглядывала сквозь стекло своего гостя. В светло-голубом сюртуке, алом жилете и бежевых брюках выглядел он вполне импозантно. Черты лица у него были слишком резкими, чтобы назвать этого мужчину симпатичным. Впрочем, Равена и не любила «симпатичных» мужчин, как Брайен отзывался о ричмондских хлыщах, распускавших по-павлиньи хвост на различных городских сборищах.
Батлер скрестил ноги так, как это обычно делал Брайен, – расставив их широко в стороны и положив каблук на отставленное колено. Брюки при этом туго обтянули мускулистые бедра. Равена, не отрываясь, смотрела на его причинное место. Ее никогда не смущал естественный интерес к противоположному полу. Равене нравились мужчины, точно так же как мужчинам нравились женщины, всегда стремящиеся подчеркнуть свои женские прелести. Но давно уже она не разглядывала мужчину так, как разглядывала сейчас Дэна Батлера. Вот уже год как Равена не знала мужчины и теперь пробуждалась, подобно спящей красавице из сказки. Возвращалась к жизни. И это было упоительно. Равена закрыла глаза и в очередной раз отхлебнула бренди, чувствуя, как оно теплом разливается по всему телу. Лицо у нее раскраснелось.
– Да у вас, похоже, лихорадка, миссис О’Нил, – заметил Дэн.
– Боюсь, вы правы, мистер Батлер, – улыбнулась Равена. – Что-то мне действительно не по себе.
Его ленивая улыбка опять-таки напомнила ей Брайена. Впрочем, оно и неудивительно: как-то так всякий раз получалось, что, с кем бы она ни занималась любовью, подсознательно она всегда представляла себе Брайена.
– Заразная это штука. Похоже, и у меня лихорадка начинается. Можно называть вас Равеной?
– Буду только рада… Дэн.
– А вот и вы, привет! – донесся из холла голос Роджера. – Фримен сказал мне, что вы здесь, Дэн. Какой приятный сюрприз.
Батлер поднялся, и мужчины обменялись рукопожатиями.
– Эй, Фримен, принесите-ка еще выпить, – крикнул Роджер, жестом приглашая гостя сесть.
– Если вы не возражаете, господа, я, пожалуй, пойду лягу. – Равена потянулась и кивнула Батлеру. – Спасибо за компанию, мистер Батлер. И позвольте еще раз выразить признательность за соболезнования.
– Я прекрасно провел время. – Батлер склонился к руке Равены. – Надеюсь, скоро увидимся.
Надкусывая сигару, Роджер засмеялся:
– Равена, перед тобой великолепный образец южного джентльмена.
Фримен принес напитки, и мужчины пустились в разговор о последних светских новостях, политике, закончившемся сезоне конных скачек, бизнесе, путешествиях.
– Слышал, нынче летом вы были в Англии, – заметил Роджер. – Что, в Ирландии действительно дела так плохи, как это пишут в газетах?
– Что касается фениев,[20] то они на самом деле ведут настоящую войну. Помещики и государственные чиновники в Дублине и Ольстере боятся выходить на улицу без полицейской охраны.
– Все этот негодяй Парнелл воду мутит, – яростно сплюнул Роджер. – Только и знает, что о самоуправлении и аграрной реформе болтать! А темные крестьяне слышат эти разговоры и еще сильнее заводятся. О Господи! Можете себе представить, что было бы, если бы эти глупцы и насильники сами, без английского попечения, правили страной? Да они бы друг друга в конце концов перерезали и сожрали, как африканские каннибалы.
– Точно так же говорили римляне об англичанах в пятьдесят пятом году до новой эры, – умиротворяюще улыбнулся Батлер.
– Оставьте свои шуточки, Дэн. Дело серьезное. И как только можно было допускать этого бунтовщика Парнелла до парламентской скамьи?! Это огромная ошибка со стороны англичан. На самом деле ему место в Тауэре.
– Насколько я понимаю, фении и в Новой Англии поднимают голову?
– Ничтожества! Подонки! – Роджер изо всех сил грохнул кулаком по ручке кресла. – Не иначе что-то задумали, может, очередное нападение на Канаду. Попомните мое слово: этой стране худо придется, если мы не разгоним по домам ирландцев и ниггеров.
– Роджер, не подумайте, что я ухожу от этого разговора, но мне нужно кое-что сказать вам. Недавно я ездил в Ирландию, у меня были дела в Тайроне. Там я зашел навестить ваших родителей.
– Очень любезно с вашей стороны, Дэн. Ну и как они там? В последнем письме отец писал, что мама по-прежнему страдает от хронической ипохондрии, но доктора говорят, что ничего особо серьезного нет.
– Это верно, у вашей матушки жалобы, характерные для ее возраста, но, в общем, чувствует она себя неплохо. Иное дело – граф. Боюсь, у него туберкулез. Ему так трудно дышать, что он даже спит сидя.
Известие поразило Роджера.
– Какой ужас! – с отчаянием сказал он. – А ведь старик даже и намеком не дал понять, что ему худо.
– Да неужели вы не знаете своего отца, Роджер? Разве ж он когда пожалуется на нездоровье? Вот, ваша матушка просила меня передать вам это. – Он вытащил из кармана небольшой конверт зеленоватого цвета и протянул его Роджеру. Тот надорвал верхний край, вынул лист бумаги того же цвета и с вензелем и, хмурясь, погрузился в чтение.
«Дорогой Роджер,
с того времени как ты был у нас в последний раз, в 74-м году, твой отец сильно сдал. Врачи боятся, что он не дотянет и до Рождества. Теперь, когда вы с Равеной снова вместе, я умоляю тебя оказать нам – отцу и мне – последнюю услугу.
