Мэри Кайе - В тени луны. Том 2
Артур Карлион был красивым мужчиной, и мусульманская одежда, которая была на нем, очень шла к его высокой и стройной фигуре. Алекс лежал и наблюдал, как подойдя к парапету, он остановился рядом с Винтер и стал с ней говорить. Их фигуры резко выделялись на зеленом небе, на котором вспыхнули первые бледные звезды; Алекс поймал себя на том, что всей душой ненавидит этого человека, и удивился, что способен на такое сильное чувство. Но Винтер перестала бояться Карлиона, и, если вдуматься, должно быть, простила его.
То, что он натворил или пытался натворить, принадлежало к покрытому мраком прошлому и не имело теперь никакого значения. Им всем пришлось пережить слишком многое… зияющая пропасть, казалось, отделяла их теперь от той жизни, которую они вели, до того, как Shaitan ka hawa — «Дьявольский ветер» — пронесся над Индией в майскую жару. Только настоящее реально; даже если оно обладает мечтательной нереальностью, подумал Алекс, олицетворяемой этими двумя фигурами, выделяющимися на фоне темнеющего неба — восточный принц со своей принцессой… грациозные, исполненные торжества и верные культуре. Живая иллюстрация персидского придворного художника к сказкам из «Тысячи и одной ночи» с их принцем Ахмедом и Прекрасной Ари-Баноу, которые, на самом деле, были бароном Карлионом из Тетуорта и миссис Конвей Бартон.
В эти дни даже Лу не способствовала созданию ощущения реальности. Нервная, злая на язык, легкомысленная и сильно пьющая миссис Джош Коттар из Лунхора пропала без вести, и ее место заняла женщина с беспокойными глазами, которая лет на десять или даже на двадцать выглядела старше другой миссис Коттар и которая, надо думать, ни о чем другом не думала, как только о том, чтобы было хорошо крошечному существу с пушком рыжеватых волос и круглыми, голубыми глазами.
— Лу, — как-то вечером сердито сказал Алекс, — ты до смерти надоела этому бэби. Мои слова может подтвердить самый авторитетный человек… О’Двайер… она даже не улыбается тебе.
— Доктор О’Двайер сам не понимает, что говорит, — спокойно ответила Лу. — Конечно, она улыбается мне. Она признает меня.
— Так и должно быть. Ты не можешь оставить бедного ребенка в покое даже на пять минут. Что на это скажет Джош?
— Не знаю, — отвечала Лу. С таким же успехом она могла сказать: «Мне наплевать». — Вот, Алекс, она улыбается.
— Убери ее, — рассердился Алекс. — От нее плохо пахнет. Как и от тебя, Лу.
В те дни у него замечались страшные приступы хандры, и Винтер объясняла это естественной раздражительностью выздоравливающего человека.
Он уже достаточно окреп, но пока что не сходил с крыши павильона, поскольку лихорадка имела неприятную привычку возвращаться в самый неожиданный момент, и, казалось, он никогда не избавится от нее. Потом ему дольше нравилось оставаться в одиночестве, чем быть отправленным к остальным мужчинам в комнату этажом ниже. Он считал, что слишком часто находился в их компании. Как правило, вечерами им разрешалось подниматься наверх, поскольку считалось, что там им будет безопаснее, чем в саду; женщины обычно присоединялись к ним на час или два.
Теперь женщин осталось три… четыре, если считать дочь Лотти. Мисс Кейр так и не пришла в себя после того кошмарного путешествия в крытой телеге. Ее разум помутился, а здоровье уже было серьезно подорвано всеми лишениями, выпавшими на ее долю в течение тех недель, что она провела в дороге к Пэри. Она продержалась еще несколько дней и умерла душной ночью, когда до Гулаб-Махала осталось ехать неделю, и Лу Коттар перешла вниз в комнату миссис Хоссак.
Лу объяснила это тем, что миссис Хоссак боялась оставаться одна, но Винтер доверительно сообщила Алексу, что, по ее мнению, Лу переехала из-за того, что миссис Хоссак, сама мать четверых детей, являлась подлинной энциклопедией по вопросам воспитания маленьких детей, и на нее всегда можно будет положиться, случись, не дай Бог, что с Амандой.
Винтер не могла не испытывать чувство благодарности от такого обмена, хотя она очень привязалась к Лу, да и к ребенку тоже. Вместе с тем это замечательно, что она в комнате одна: у нее есть своя комната… комната Сабрины. Теперь можно было сидеть в тиши и покое. Разговаривать с Амирой, с другими женщинами и детьми, которые приходили к ней, не имея под боком Лу, беспокойную и ничего не понимающую, молча сидящую во время этих разговоров. Ночи стали намного спокойнее, так как не было ребенка, требовавшего есть, из-за чего Лу приходилось часто вставать.
— И Лу тоже! Кто бы мог подумать! — сердито воскликнул однажды Алекс. — Мне всегда казалось, что у нее материнских инстинктов не больше, чем у золотой рыбки, и вот, на тебе, не прошло и нескольких недель, а она того и гляди сойдет с ума от своего воркования. Я начинаю думать, что совершил большую ошибку, способствуя появлению на свет этого чада. На будущее мне будет хорошим уроком — не занимайся не своим делом.
Он приподнялся на локте и, глядя на Винтер, недовольно проговорил. — Я что-то не замечаю, чтобы ты особенно суетилась над этой негодницей. Вы что, совсем лишены материнских инстинктов, миссис Бартон?
— Нет, — ответила Винтер, немного подумав. — Понимаете ли, это не мой ребенок.
— Он и не Лу, — заметил Алекс.
— Правильно. Ей дала его Лотти.
— Вот что интересно, — задумчиво протянул с неприятной усмешкой Алекс, — а что по этому поводу скажут родители Эдварда Инглиша?
Эта же мысль часто беспокоила Лу. Предположим, что родители Эдварда потребуют ребенка.
— Они не получат ее! — размышляла Лу. — Она моя. Они не посмеют отнять ее…
Она просыпалась ночами, с тревогой думая, как же ей быть. Здоровье Аманды не доставляло ей много беспокойства. Крохотное существо быстро развивалось, набирая в весе и все меньше капризничая. Ребенок на удивление оказался спокойным и, как и все малютки, очень хорошеньким. Лу просто обожала его.
— Его крестили? — однажды спросила миссис Хоссак.
— Крестили? — переспросила Лу, отрываясь от небольшого металлического таза, в котором она купала Аманду. — Нет, конечно, нет. А каким образом?
— Есть мистер Добби, — сказала миссис Хоссак. — Он священник и, стало быть, может сделать это. Так безопаснее.
— Безопаснее? Что значит «безопаснее»? — нетерпеливо спросила Лу.
— Допустим, она заболеет и умрет… ты же хочешь, чтобы ее душа была спасена, — рассудила миссис Хоссак.
— Она не умрет! — с ненавистью глядя на пожилую женщину и прижимая к груди ребенка, бросила Лу. — Что за чушь вы несете, Айда!
Как бы там ни было, но мысль о крещении ребенка глубоко засела ей в голову. Дело было, конечно, не в мрачных словах, оброненных миссис Хоссак — она на них не обратила внимания — а в том, что она якобы верила в то, что искрещенному ребенку будет заказан путь в рай. Лу тяготили мысли о родителях Эдварда Инглиша. У них могли бы появиться собственные желания относительно имени. Ребенка могли бы назвать и Амандой и Коттар. Фамилия Инглиш будет принадлежать ей по закону.
![Жюль Верн - Миссис Брэникен [Миссис Бреникен]](/uploads/posts/books/28259/28259.jpg)
![Жюль Верн - Миссис Брэникен [Миссис Бреникен]](/uploads/posts/books/28288/28288.jpg)