Виктория Холт - Мой враг – королева
Я желала говорить с нею; мы были две ревнивые в прошлом женщины, но теперь слишком старые для ревности. Я хотела, чтобы она вспоминала при мне те дни, когда она, молодая, любила Роберта и думала о браке с ним. Я желала услышать от нее самой, что она знает о смерти первой жены Роберта. Мы должны были быть вместе. Наши жизни были столь тесно сплетены (и втройне сплетены с Робертом Дадли), что только между собой мы могли бы делиться секретами.
В назначенный день я оделась с большой тщательностью, не пышно, но скромно – то был стиль, который я желала передать. Я должна была показаться ей покорной, благодарной, а также выразить мое удовольствие от общения с нею.
Я прошла на галерею и стала ждать. Были люди, что узнавали меня и бросали на меня удивленные взгляды. Проходили минуты. Она не появлялась. На галерее поднялся шепот, в мою сторону бросали взгляды. В конце концов на галерею взошел один из ее пажей и сказал:
– Ее Величество не будет проходить по галерее сегодня. Мне стало плохо от разочарования. Я была уверена: она знала, что я буду ждать ее, и поэтому не пришла. Позже приехал Эссекс. Он был расстроен.
– Я знаю, что ты не видела ее. Я сказал ей, что ты ждала и уехала разочарованная, но она ответила, что чувствовала себя сегодня нехорошо и что еще будет время встретиться.
Ну что ж, подождем.
Неделю спустя Эссекс опять так настаивал, что королева согласилась увидеться со мной, когда она будет проходить из дворца в свой экипаж. Она сказала, что поговорит со мной. Это было все, чего я желала. Тогда я смогла бы просить разрешения появиться при дворе.
Эссекс страдал от лихорадки и лежал в постели, иначе бы он сопровождал королеву и моя задача была облегчена. Однако я не была новичком в обычаях двора, и, одевшись, как я думала, наиболее подходяще, а также прихватив с собой алмаз из того запаса, что остался у меня после уплаты всех долгов Лейстера, я поехала во дворец.
Опять я ждала в передней, где собирались те, кто жаждал слова королевы, сказанного мельком, либо ее взгляда, но по прошествии некоторого времени начала подозревать, что все опять повторится вновь, и была права. Экипаж был отозван, и было заявлено, что королева решила сегодня не выезжать.
В гневе я вернулась к себе. Я поняла, что она решила не принимать меня. Она применяла по отношению ко мне ту же уловку, что и по отношению к своим высокопоставленным женихам. Можно было продолжать надеяться, продолжать пытаться искать встречи с ней и на каждом шагу сталкиваться с неудачей. Я слышала, что мой сын, услышав об отложенном выезде, пошел к королеве уговаривать ее не разочаровывать меня вновь. Но она была непреклонна. Сын надулся и вернулся к себе, заметив королеве, что раз его самые невинные просьбы не удовлетворяются, он предпочел бы просить отставки.
Наверное, это заявление произвело на королеву впечатление, потому что вскоре он принес послание королевы, в котором сообщалось, что она примет меня наедине.
Это был триумф! Как я жаждала поговорить с ней, просить ее дружбы, сидеть возле нее, возможно. Как это отличалось от слова, сказанного на ходу!
Я надела голубое шелковое платье, мягкий кружевной воротник и светло-серую бархатную шляпу с голубым пером. Я была одета, по моим соображениям, и к лицу (ибо я не желала дать ей понять, что совсем нехороша теперь) и скромно.
Войдя во дворец, я уже ждала, что она найдет какую-нибудь причину, чтобы не принимать меня. Но нет, на этот раз мы встретились лицом к лицу.
Это был момент моего торжества. Я опустилась на колени и оставалась г-ж, пока не почувствовала на своем плече ее руку – она давала мне знак подняться. Я встала, и мы встретились взглядами. Я знала, что она разглядела каждую деталь моего лица и наряда. Я не могла подавить в себе удовлетворения: я видела, как она постарела. Даже тщательный туалет, легкий налет румян и рыжий парик не могли скрыть этого. Ей было за шестьдесят, но фигура ее оставалась стройной, а осанка – горделивой. Она была в белом, излюбленном теперь ею цвете, с украшениями из жемчуга. Она подняла руку, и свободный рукав упал, показывая пунцовую подкладку. Она всегда любила показывать свои изящные руки. Белые и до сих пор прекрасной формы, они выглядели деликатными, изящными, хотя были увешаны бриллиантами.
Она положила руки мне на плечи и поцеловала меня. Я почувствовала, как кровь бросилась мне в лицо. Она восприняла это как эмоцию радости. Но то был знак триумфа: я вернулась!
– Прошло много времени, кузина, – сказала она.
– Да, Ваше Величество, мне показалось, что век.
– Больше десяти лет, как он оставил меня. – Ее лицо сморщилось, и мне показалось, что она сейчас заплачет. – А мне кажется, что он все еще со мной. Я никогда не привыкну к тому, что его нет.
Она говорила о Лейстере. Я бы хотела сказать ей, что разделяю ее чувства, но это звучало бы фальшиво: ведь я была замужем за Кристофером.
– Как он умер? – спросила она. Ей хотелось еще раз услышать то, что она хорошо знала.
– Во сне. Это была тихая кончина.
– Я рада. Я все еще читаю его письма. Я вижу его таким… каким он был почти мальчиком. – Она грустно покачала головой. – Никогда не будет такого, как он. По его смерти возникли слухи.
– Его всегда сопровождали слухи.
– Он был ближе мне, чем кто-либо. Глаза мои… действительно, мои глаза.
– Полагаю, мой сын – утешение Вам, Мадам.
– Ах, дикий Робин. – Она любовно рассмеялась. – Очаровательный юноша. Я люблю его.
– Я счастлива, что родила его для служения Вам. Она резко взглянула на меня.
– Кажется, судьба играет нами, Леттис. Эти двое… Лейстер и Эссекс… они оба близки нам. А ты находишь своего Блаунта хорошим мужем?
– Я благодарна Богу за него, Мадам.
– Ты быстро вышла замуж после смерти Лейстера.
– Мне было одиноко.
Она кивнула.
– Твоей девочке нужен строгий надзор.
– Ваше Величество имеет в виду леди Рич?
– Леди Рич… теперь леди Маунтджой… не знаю, каким именем называть ее.
– Она леди Рич, Ваше Величество.
– Она, как ее брат. Оба слишком высокого о себе мнения.
– Жизнь их баловала.
– Да, Сидни рыдал над нею, а теперь Маунтджой нарушил ради нее все приличия.
– Это поднимает их мнение о себе, как показала доброта Вашего Величества к Эссексу.
Она рассмеялась. И заговорила о прежних днях, о милом Филипе Сидни, который был таким героем, и о трагедиях последних лет. Ей казалось несправедливым, что после триумфа над Армадой, когда будто тяжесть упала с ее плеч, она потеряла того, с кем могла бы разделить радость триумфа.
Она вспомнила, как они вместе были в Тауэре, как после смерти ее сестры он первый прибежал к ней, предлагая свое состояние… «И руку», – подумала я. Милый Робин, Глаза королевы, как велики были твои надежды в те дни. Она вновь заставила меня вспомнить того молодого человека, каким он был… несравненного, как она называла его. Думаю, она полностью позабыла оплывшего, страдающего подагрой пожилого человека, каким он стал.
