Мари Кордоньер - Плутовка Ниниана ; Сила любви ; Роковые мечты
— Графиня Шартьер! Не могу сказать, чтобы я была рада вас видеть. Кажется, ваша особенность состоит в том, что вы непрерывно попадаете в досаднейшие переделки. Вам удалось вновь рассердить короля. Таково и было ваше намерение?
Флёр не смела поднять свое побледневшее лицо. Чтобы ответить королеве, требовалось гораздо больше сил, чем те, которые она сейчас имела. Ради всего святого, что могло побудить королеву лично прибыть в этот монастырь? Сердце Флёр стучало так сильно, что его звук отдавался в ушах, словно удары молота по наковальне. Она судорожно прижала руки к груди, словно желая этим беспомощным жестом приглушить эти удары.
— Как мне доложили, ваше самочувствие нормализовалось, так что теперь мы можем начать распутывать всю эту неразбериху, которую вы в очередной раз затеяли. Понимаете ли вы, что вас следовало бы как следует выпороть розгами?
Эти упреки, хотя они и были произнесены грубовато-материнским тоном, оказались слишком несправедливыми, чтобы Флёр могла покорно их принять, особенно в ее взвинченном состоянии. Она подняла голову, выражая упрямый протест.
— Я не знаю за собой никакой вины, Ваше Величество, — непочтительно перебила она королеву. — Кажется, меня обвиняют в преступлении, которого я никогда не совершала. Точно так же не имеет ничего общего с этими делами и мой супруг…
— Ваш супруг! О, святые небеса! — Королева Катарина так же не могла сдерживаться, как и ее молодая фрейлина. — Этот брак, который сначала казался мне сказочно удачным, обернулся теперь целым политическим скандалом. Я не хочу говорить с вами об Иве де Сен-Тессе, вы меня поняли? Я хочу знать, как вы представляете себе свое будущее?
Именно таким вопросом неоднократно задавалась Флёр за прошедшие дни и часы, так и не находя ответа. Она была не в состоянии думать ни о чем, кроме того, где сейчас ее муж и какова угрожающая ему опасность. Она тщетно пыталась сдержать слезы, когда подняла умоляющий взгляд на королеву.
— У меня нет будущего без моего супруга, Ваше Величество! Скажите, что я должна сделать, чтобы спасти его, и я выполню это немедленно! Я прошу Вас о его жизни и свободе! Ведь это не его вина, что я нажила себе врага в лице герцогини де Валентинуа. Вы же знаете, что предъявляемые мне обвинения основаны на лжи и что эта дама представила фальсифицированные документы, чтобы раз и навсегда покончить со мной и моим супругом!
Трогательная красота бледного, удивительного своим совершенством лица, на котором огромные глаза мерцали подобно двум искрящимся изумрудам, смягчили сердце королевы в большей мере, чем она позволила себе это показать. Флёр де Сен-Тессе, графиня де Шартьер, не осознавала, как велика ее власть над людьми, которые ее окружают. Это делало ее еще опаснее, но и еще уязвимее.
Королева понимала, что в свое время недооценила недюжинную личность этой девушки. Флёр вовсе не была изящной игрушкой для украшения двора и легкомысленного порхания на его праздниках, подобно мотыльку, который не оставляет за собой никаких следов. Молодая графиня обладала силой и чистотой прозрачного драгоценного камня, искрящегося лишь собственным светом. Она была той развилкой, на которой расходились в разные стороны ложь и правда, лицемерие и порядочность. Флёр использовала все свои силы, чтобы защищать свою любовь, а не добиваться власти и влияния.
— Мадам де Брезе неизбежно должна была стать вашим врагом, дитя мое, — подвела королева итог своим мыслям. — Она никогда бы не достигла и не удержала своего положения, если бы не обладала талантом оценивать людей и исходящую от них опасность. Она не успокоится, пока вы не удалитесь от королевского двора, это вам должно быть ясно. Она вас боится, а страх — такое чувство, которое может толкнуть ее на многое.
Флёр ощутила контуры розы в своем сжатом кулаке и глубоко вздохнула. Что ей до королевского двора с его блеском, пустоту и поверхностность которого она давно поняла. Когда она внезапно охрипшим голосом стала отвечать, перед ее мысленным взором возникли развалины замка Шартьер.
— Я готова удалиться от двора, но только вместе с моим супругом. Скажите мне, что с ним? Он в опасности?
— До чего же упорно вы защищаете этого надменного человека, который, с тех пор как узнал вас, только и делал, что доставлял вам боль. Разве не вы ненавидели его еще недавно столь сильно, что даже мысль о бракосочетании с ним наполняла все ваше существо ужасом?
— Но разве не вы сами советовали мне унять гордость, когда речь идет о делах сердечных?
Катарина Медичи издала звук, который с одинаковым успехом можно было бы принять и за смех, и за приглушенное проклятие.
— Тише! Вы положили меня на лопатки, красавица моя! Кажется, в будущем мне следует тщательнее следить за своими словами. Но хватит бесполезных разговоров, я ведь привела сюда еще кое-кого, к чьим словам вы должны прислушаться, прежде чем принимать дальнейшие решения. Всего вам наилучшего, малышка моя!
Не успела Флёр оправиться от смущения, навеянного этими словами, как королева уже покинула помещение. Ее пышные юбки с шелестом миновали порог и освободили путь человеку, ожидавшему за дверью разрешения войти.
На миг, продолжавшийся не дольше, чем удар сердца, фигура посетителя расплылась перед глазами Флёр, и в сердце ее вспыхнула безумная надежда: Ив?! Королева приехала к ней вместе с ее мужем?
Потом контуры фигуры прояснились и приобрели знакомые очертания, что заставило ее замереть на месте, между тем как губы произнесли одно-единственное, почти невероятное слово…
— Папа!
Рене де Параду разглядывал дочь, опираясь на свою серебряную палку. Хотя он и понимал, что за прошедшие после их расставания месяцы она должна была измениться, все же не был готов к тому, что увидел.
Очаровательное дитя с ясными глазками и грациозными движениями превратилось в красивейшую женщину, в фею с бледными, нервными чертами лица и загадочным взглядом, в прекрасную незнакомку, в которой он интуитивно угадывал готовность к борьбе и твердость характера. Это была графиня де Шартьер, которая даже на собственного отца смотрела с налетом осторожности и недоверия.
Кто же причинил ей такую боль, что она была настороже даже при встрече с ним? Какие же события оставили на тонких чертах ее лица пока еще едва заметные, но все же несомненные следы зрелости и боли?
Когда они прощались в Лионе, у нее не было этой обольстительной таинственности, этой хрупкости и беззащитности, которые должны были пробуждать у всякого мужчины непреодолимое желание защищать ее от всего дурного и носить на руках.
