Натали Питерс - Маскарад
– Я увезу и его тоже. Хочу, чтобы вы уехали из Венеции. Папская область сдалась Наполеону. Агенты инквизиции не смогут последовать за вами в Рим: французские власти организовали очень хорошую охрану. В Риме вы будете в безопасности.
– Я не знала, что мне угрожает какая-то опасность, – медленно сказала она. – Я не хочу уезжать из Венеции. Не хочу увозить Паоло из его собственного дома. Он этого не поймет. Да и я, откровенно говоря, тоже. Раф нетерпеливо ходил по комнате.
– Я не понимаю вас, Фоска. Несколько лет назад вам не терпелось уехать отсюда. Вы хотели быть со мной. Вам было наплевать на Венецию, на ваш дом. Что случилось, Фоска? Вы не хотите покинуть Лоредана? В этом вся суть? Он настроил вас против меня. Вы любите его.
– Нет, нет, я не люблю его! – пылко возразила она. – Раф, вы же знаете, я люблю вас и никого больше. Но почему вы требуете от меня невозможного? Вы испытываете меня? Хотите заставить сделать нечто совсем нелепое и убедиться, что коль я люблю вас, то выполню любое ваше требование? Но я так не поступлю. Моя жизнь здесь. Не плохая жизнь. У моего сына есть надежный дом и любящий отец…
– Любящий тюремщик! – взорвался Раф. – Послушайте, Фоска, Венеция больше не будет безопасным местом.
– Но сейчас она безопасна. Нам ничто не угрожает. Вы пытаетесь запугать меня, ревнуете к Лоредану. Но для этого нет оснований. Я не люблю его, – твердо сказала она. – Правда, я его теперь не ненавижу, как прежде. Я уже не могу выносить гнет ненависти. Алессандро совсем не тот сатана, каким я его представляла. Он просто поступал так, как считал правильным. Теперь я поступаю так же. Я не допущу, чтобы вы, запугав меня, заставили бежать без всяких на то причин. Вы даже не поедете с нами в Рим. Останетесь здесь, чтобы уничтожить Республику!
– Черт побери, Фоска, – на одном выдохе произнес он, – я не испытываю вашу верность. Знаю, что вы любите меня. Я считаю, что, уехав отсюда, вы будете в большей безопасности.
Она вздохнула.
– О, дорогой, не стоит сердиться в нашу последнюю ночь. – Она прижалась к нему и поцеловала. – Я люблю вас…
Раф отстранился от нее.
– Вы спите с ним! Разве не так?
– После того как вы покинули Венецию, я спала с несколькими мужчинами, – возразила она. – Лоредан, в конце концов, мой муж. В прошлом я обращалась с ним очень плохо, и теперь я должна ему…
– Ни черта вы ему не должны! – рявкнул Раф. Он схватил ее за запястья. – Я не пущу вас назад к нему, Фоска. Вы моя. Моя! Я увезу вас этой ночью с собой, хотите вы того или нет.
– Я не поеду с вами, – сказала она, вырывая руки. – А если будете принуждать меня, он последует за нами. Я знаю. Ни Наполеон, ни все его армии не остановят его! Я хочу остаться в Венеции. Когда вы вернетесь, я буду… я стану приезжать к вам, когда вы захотите. Я сделаю все, что вы скажете. Но только не это. Я не уеду.
– А будете по моему заданию шпионить за ним? – требовательно спросил Раф. – Рассказывать мне, о чем он думает, что намечает сделать? – Глаза Рафа сверкали. – Это вы ради меня сделаете? Мне надо знать, какое сопротивление он сумел создать здесь… я знаю, кое-что ему удалось… Сколько людей может встать под его команду? Каковы их силы? Вы могли бы все это выяснить и рассказать мне?
Фоска уставилась на Рафа.
– Нет, – сказала она. – Нет, этого я не сделаю!
– Почему же? Сейчас он вам доверяет. Любовь развязывает языки. Мужчинам льстит, когда женщины интересуются их делами. Задайте ему несколько вопросов. И он расскажет вам все, что мне нужно узнать.
– Но это же дурно, – заплакала она. – Он действительно доверяет мне. Но предать его сейчас, да еще действуя вместе с вами… это принесет мне величайшее страдание. Я, однако, люблю вас… и с этим ничего поделать не могу. Как вы можете просить меня о таком поступке… воспользоваться его любовью ко мне как оружием… чтобы уничтожить его?
– Я уже вам говорил, Фоска, что идет война. Вы должны выбрать, на чьей вы стороне. На моей или его. Вы за свободу для всех людей или за сохранение привилегий для избранных? В душе вы понимаете, что старые подходы ошибочны. Перемены неизбежны. Даже в Венеции.
– Но у него возникнут подозрения, – возразила Фоска. – Он узнает, что вы были здесь, и догадается, что по вашему заданию я шпионила.
– Какое это имеет значение? – усмехнулся Раф. – Вы боитесь, что он перестанет любить вас? Ну и что? Когда все закончится, вы будете принадлежать мне, а не Лоредану. Вы никак не уразумеете, Фоска, – жизни, которую вы знали, приходит конец. С царившим старым режимом покончено. Дворяне вышли из игры. Люди, подобные Лоредану, обречены. Будущее у порога! Свобода и равенство для всех, право высказывать все, что вам нравится, и писать все, что вам по душе, участвовать в управлении государством… Вот о чем сейчас идет речь!
– И что же, – спросила Фоска, – французы уже свободны? Я видела Париж в тот день. И слышала о терроре.
Раф нетерпеливо фыркнул.
– Не в этом дело, Фоска. Почему вы не прислушиваетесь к моим словам? Я признаю, что во имя свободы были совершены преступления. Я был тогда у Бастилии и видел то, что видели вы. Ужасно. После мне пришлось видеть вещи куда похлеще. Террор… День, когда они казнили короля… Жаждущие крови толпы у гильотины… Головы, скатывающиеся в окровавленные корзины как кочаны капусты… это вызывало тошноту. Нет сейчас во Франции человека, которому бы не было стыдно и который не сожалел бы о происходившем. Теперь это уже позади.
Фоска поднялась с постели и стала одеваться.
– Вы кое-что забываете. Ведь я – одна из них. Часть старого режима, который вы пытаетесь похоронить.
– Нет, вы одна из нас.
– Вы полагаете, что если я вас люблю, то хочу того же, чего хотите вы, и верю в то, во что верите вы. Но мне это не по силам, Раф. Вы говорите об уничтожении всего, что важно для меня, что составляет основу всего моего существования. И это касается всех венецианцев. Не думаю, что вам удастся убедить даже простой люд отказаться от того, с чем они прожили всю жизнь.
– Ребенок, взращенный в клетке, не осознает значения свободы, – возразил Раф. – Но спросите любого человека с улицы, понравилось бы ему избирать своих собственных представителей в правительство, захотел бы он быть равным дворянину, и он ответит: «Да». Это будет громовое «Да».
Она присела на край кровати и начала натягивать чулок.
– Помните последний день в Париже? Тогда вы сказали, что я для вас важней любой революции. Вы были готовы взять меня с собой и увезти в безопасное место, где мы могли бы ждать рождения нашего ребенка, где не боялись бы за свою жизнь. Готовы ли вы на это сейчас, Раф? – мягко спросила она. – Бросите ли вы все и уедете вместе со мной? В Англию, в Америку, на Луну? Уедете?
