Жаклин Брискин - Обитель любви
— Они в библиотеке, мистер Ван Влит, — сказала Амелия.
2В комнате, где вдоль стен тянулись книжные полки, Амелия зажгла газовую люстру. Оглянувшись в сторону мраморного холла, Бад различил темную грузную фигуру, сидевшую на позолоченном стуле с прямой спинкой. Гувернантка. «Уж не думает ли старушка, что я изнасилую гадкого ребенка?» — подумал он.
На большом бюро и столе из тяжелого дуба были аккуратно сложены пачки документов.
— Здесь все, — сказала Амелия.
— В таком случае я справлюсь сам.
— Мама наследует все, кроме дома в Сан-Франциско. Папа оставил его мне.
Последние слова она произнесла как-то тоскливо.
— Я ознакомлюсь с завещанием, — сказал Бад тоном, дающим понять, что она ему больше не нужна.
— В основном у него акции Южно-Тихоокеанской железной дороги. Его пакет — двадцать тысяч. По крайней мере у него столько сертификатов.
— Я определю это, как только просмотрю бумаги.
— Здесь не все бумаги, мистер Ван Влит. Мистер О'Хара уже побывал здесь.
Бад взял со стола папку и развязал красный шнурок. Этим он снова дал понять, что больше в ее обществе не нуждается.
— Папа оплатил стоимость своих акций.
— В таком случае я найду здесь его аннулированную расписку.
— Главное, чтобы вы поняли...
— Я пойму. Через минуту.
— ... что папа не являлся настоящим владельцем.
Это была капля, переполнившая чашу его раздражения. Он четко знал, что женщинам не дано разбираться в юридических вопросах.
— Ваш папа учил вас помогать ему вести дела, Амелия? — спросил он. — Вы работали у него клерком?
Он проговорил это дружелюбно и весело, но на самом деле хотел этой фразой дать ей понять кто есть кто. Поставить ее на место.
Она глубоко вздохнула, и отличная хлопчатобумажная ткань ее платья натянулась, очертив изящную юную грудь. «Не такое уж дитя», — подумал Бад и тут же устыдился своих мыслей. Она подошла к полке будто за книгой и стояла, повернувшись к нему спиной. Как и всем в Лос-Анджелесе, Баду было известно, что она была очень близка с отцом.
— Прости, девочка, — произнес он, сделав шаг ей навстречу.
Она повернулась. Каким-то образом — непостижимым для него — она до сих пор не заплакала и в ее глазах не было ни слезинки.
— Я не собиралась поучать вас, мистер Ван Влит. Просто здесь так много документов, а у вас так мало времени... Я подумала...
— Вы подумали, что я такой же, как мой братец.
— Я знаю, что вы не такой.
— Это хорошо или плохо?
Она оглянулась на документы, аккуратными пачками разложенные на бюро и на дубовом столе библиотеки.
— В данном случае это хорошо, — сказала она, чуть улыбнувшись. Потом ее лицо вновь омрачилось. — Вы совершили добрый и смелый поступок, — сказала она.
— Смелый?
— Вы выразили нам соболезнования. Вы оказались единственным человеком, который...
Не договорив, она неожиданно убежала из комнаты.
Бад прислушивался к легкому стуку ее каблучков по мрамору, потом он затих на лестнице. Ему не понравилось, что Амелия не пожелала при нем расплакаться. Ему нравились девушки, которые ревут в открытую. «Когда будущим летом Три-Вэ вернется, я позабочусь о том, чтобы он нашел себе достойную девочку», — подумал Бад, но тут же перед его глазами возник образ девушки, которая плачет в гордом одиночестве в одной из комнат у него над головой.
3Он притворил дверь библиотеки — гувернантка уже ушла — и сел за письменный стол полковника. Либо сам полковник имел привычку хранить все свои бумаги в безупречном порядке, либо тут постаралась мадам Дин. «Нет, — тут же подумал он. — Наверно, это девчонка». Прямо перед ним стоял большой ларец, покрытый черным лаком. Ключ был вставлен в замок. Он отпер его. Внутри оказалась пачка писем. Все они были адресованы полковнику и написаны одним и тем же сильным косым почерком. «Ну их», — подумал Бад, снял ларец со стола и поставил его на персидский ковер.
На столе стоял еще серебряный поднос с графином коньяка и одной-единственной рюмкой. Пригубив коньяк, Бад прочитал завещание.
Как и сказала Амелия, дом на Ноб-хилл полковник оставил ей. Мадам Дин получала все остальное. Главную долю наследства составлял крупный пакет акций компании «Южно-Тихоокеанская железная дорога». Бад взял аннулированную долговую расписку. Изучив ее, он нахмурился. Шесть лет назад полковнику представилась возможность купить двадцать тысяч акций Южно-Тихоокеанской дороги гораздо ниже их рыночной стоимости. К тому же акции не находились в свободной продаже. Взамен он написал расписку на сумму в 150 тысяч долларов. Он выплатил весь долг, сделав последний взнос в июле прошлого года. Тогда что же девчонка имела в виду, когда говорила, что полковник не являлся настоящим владельцем?
Бад просмотрел и другие документы. Мадам Дин получала в наследство также небольшую долю акций предприятий общественного пользования и этот дом. Плюс акции Южно-Тихоокеанской дороги. Все. Но только акции железной дороги составляли целое состояние, и каждая стоила теперь во много раз больше той суммы, которую выложил за них полковник. «Лос-Анджелес таймс» опубликовала беспристрастную юридическую оценку настоящей стоимости выпущенных железной дорогой акций. «Надо проглядеть тот номер», — решил Бад, что-то быстро записывая.
Он вышел из библиотеки около полуночи. Мадам Дин сидела в красной гостиной и пила чай. Она налила и ему чашку.
— Как это великодушно с вашей стороны — тратить на нас столько времени! — сказала она. — Вы очень любезны.
— Когда вы ожидаете мистера О'Хару?
— В половине одиннадцатого. Вам это неудобно?
— Вполне удобно, — заверил он ее.
За второй чашкой чая Бад неплохо пообщался с мадам Дин, благодаря Бога за то, что в этот час всем детям уже положено спать. Когда он прощался, черный слуга, скрывая зевок, подал ему котелок. Бад легко сбежал по ступенькам крыльца дома Динов, вышел через железные ворота и направился на неясный из-за тумана свет газовой лампы, которая горела на парадном крыльце его дома. Он шел, что-то насвистывая себе под нос.
4Амелия не спала. Она слышала скрип ботинок Бада по гравию дорожки и мелодию, которую он насвистывал. «Это единственный человек во всем городе, который выразил сожаление, что папа умер, — подумала она. — Даже Три-Вэ этого не сказал. Мистеру Ван Влиту на самом деле, конечно, совсем не жалко, но все равно ему хватило смелости и великодушия, чтобы сказать эти слова перед лицом всех этих ужасных людей».
В ней смешались чисто женская безутешная скорбь и детское замешательство и растерянность перед несправедливостью жизни. Амелия скорбела по отцу совершенно по-взрослому, лишившись сна и аппетита. После похорон она прониклась сильной и слепой ненавистью ко всему Лос-Анджелесу и лосанджелесцам. «Какой злой и неприятный этот городишко, — думала она. — Я даже рада, что у меня здесь нет друзей». Потом перед ее мысленным взором возник на минуту Булонский лес, и это ее утешило. Она решила, что мадам Дин продаст этот дом, как и дом в Сан-Франциско, где у Амелии были друзья, и навсегда уедет в Париж. В Париже все считали Амелию умной и красивой. Ее жизнерадостность неизменно и повсюду притягивала к ней людей. До смерти полковника она вообще была очень живой и счастливой девочкой. Пожалуй, немного избалованной. Может быть, излишне подчеркивающей родовитость семейства своей матери. Но в ней были и гордость, и преданность, и высокие представления о чести.
