Ксения Габриэли - Анжелика и московский звездочет
– Ладно. Ты хочешь, чтобы суд узнал. Ты подашь прошение. Но по существующим законам тебя тоже следует пытать. Иначе как доказать, что ты права, подавая прошение? Я не полагаю эти законы справедливыми, но у меня все еще руки не доходят, никак не соберусь распорядиться об изменении таких дурацких, в сущности, законов. Так ты, старуха, согласна, чтобы тебя подняли на дыбу?
Старая финка молчала. Петр усмехнулся в усы:
– Вижу, что не согласна. Тогда я тебе вот что предлагаю: сейчас тебе выдадут тело девки для похорон, а я вот прямо сейчас дам тебе денег, потому что я – государь этой страны и понимаю твое горе. Ну, а теперь ты согласна?
Старуха облизнула кончиком языка сухие тонкие губы.
– Да, согласна я, согласна.
Петр приказал денщику принести кошель и тотчас отдал кошель старой Леене. Затем распорядился о том, чтобы финнам выдали тело Трины. Старуха и помощник старосты поклонились и поблагодарили.
– Пойдем, кума! – обратился Петр к Аделаиде. – Я с тобой после поговорю.
Аделаида, склонив покорно голову, поднялась на крыльцо и пошла вслед за государем. Она вдруг ощутила страшную усталость, слабость в ногах и ломоту во всем теле. Через несколько минут она очутилась в гостиной. Ее поразило почему-то, что в комнате ничего не изменилось. Она совершила мерзкий поступок, она ощутила себя грязной, она искала правосудия и не нашла, а в скромной гостиной ничего не изменилось. Но ведь так и должно было быть! Да, да!
– Ну, кума, – начал Петр, – своевольница ты, но такого я и от тебя не ожидал!..
Аделаида-Анжелика понурилась.
– Это ужасно… – пробормотала она. – Я – убийца… – Она не договорила.
– Да кто же говорит об этой девке! – Петр хохотнул, затем посерьезнел. – Поверь, кума, я дал ее тетке достаточно денег. Но зачем ты подняла шум, зачем поехала в деревню? Ты, кума, дорога моей душе, но иной раз ведешь себя, как дитя, право! И все же ты запомни: я добр, но и мое терпение не безгранично! Ступай к себе, отдохни, ты вся дрожишь. А завтра ты едешь со мной в Москву!..
Тон царя явственно указывал на то, что возражений он не потерпит. Аделаида ушла в спальню. Она безмолвно сидела на застланной постели, тупо глядя прямо перед собой. Вошла кухарка с одной из своих помощниц. Кухарка принесла на подносе кофейник и чашку, а также хлеб и вкусное финское масло.
– Подкрепите ваши силы, госпожа, – пригласила кухарка. Затем обратилась к своей помощнице: – А ты, девушка, переодень барыню!..
Мадам Аделаида безвольно отдалась в руки служанки, не очень, впрочем, умелые. Но все же вскоре усталая женщина уже сидела в пеньюаре и пила кофе. Вдруг она ощутила голод и с удовольствием откусывала от ломтя хлеба с маслом. Но глаза уже слипались, хотелось спать. Аделаида поставила пустую чашку на поднос и легла. Она даже не заметила, как ушли кухарка и девушка. Последней смутной мыслью засыпающей женщины оказалась мысль о том, что следует нанять новую служанку. Эта мысль показалась Аделаиде парадоксально комичной… Служанку… Да, служанку… Надо будет привезти ее из Москвы… Темнота окружила мадам Аделаиду со всех сторон, обволокла усталое тело. Она крепко заснула.
***Аделаида проснулась бодрая, освеженная долгим сном. В утреннем простом платье она завтракала в столовой одна. Никто не беспокоил ее. Сейчас она не хотела никого видеть, даже царя Петра, даже сына. И более всего она опасалась столкнуться с Чаяновым, с этим загадочным Чаяновым! Но и он не вышел в столовую. Вскоре она догадалась, что и он не хочет попадаться ей на глаза. После завтрака начались поспешные сборы. Она была уже готова, когда Петр вышел в сени.
– Вот что, кума, – сказал он, – я с верным моим человеком останусь здесь еще на пару дней для инспекции. А ты поезжай в Москву, покажись Катерине, она рада будет. А там и я возвращусь и справим крестины на диво!..
– Да, государь, – мадам Аделаида склонила голову.
Петр вдруг схватил ее крепкими пальцами за подбородок, приподнял ее лицо, пристально взглянул в глаза. Аделаида невольно зажмурилась.
– Открой глаза, кума! – приказал Петр. Она послушалась, хотя ей и не хотелось открывать глаза. Она не посмела ослушаться. – Ты помни, кума, – произнес Петр сурово, – ты – мой человек! Помни!
Аделаида смотрела на него, глаза ее были печальны.
– То-то! – Петр отпустил ее. Сын также простился с ней.
– Прости меня, – сказала мать.
– Как я могу судить мать, – Константин пожал плечами и поцеловал ей руку.
К счастью, Чаянов не явился прощаться с ней. Она уже садилась в сани, когда Петр появился на крыльце и легко сбежал на дорогу.
– Прощай, кума! – И с этими словами он расцеловал ее в обе щеки и размашисто перекрестил.
Укатанная зимняя дорога снова потянулась перед глазами Аделаиды, глядящей из крытых саней. «Вечная путница…» – думалось о себе. Хотелось предаться приятным меланхолическим мыслям, но нет, нельзя было! После той ночи, когда она совершила мерзкое убийство, когда она была такой гадкой, такой отвратительной… Нет, после той ночи она уже не сможет стать прежней, уверенной в себе, в своих словах и поступках. Душа уже не была охвачена смятением, уже не хотелось умереть. Да и зачем наказывать себя смертью, если жизнь с постоянным чувством вины – она и есть самое страшное наказание!..
Началась поземка. В потемневшем воздухе закружились странные столбики, смутные клочья мрака. Заснеженная равнина казалась бескрайней. «Не было бы бури!» – подумала Аделаида. Но ее тревожное предположение не оправдалось. Поземка стихла. Яркий месяц выглянул из-за туч и осветил дорогу. Эх! Ехать бы так долго-долго, всю жизнь! Ехать бы так, успокаивая мучительное чувство вины, укачивая душевную боль быстрым движением саней…
Вдруг Аделаида вздрогнула. Она услыхала четкий перестук копыт. Лошадь скакала быстро. Взволнованная Аделаида приказала кучеру остановиться. Всадник подъехал совсем близко. Она узнала Чаянова. Его спокойные глаза смотрели на нее из-под надвинутой на лоб треуголки. Ей было неприятно видеть его, свидетеля ее позора. Он молчал.
– Что вам нужно от меня? – спросила она тихо. – Вы преследуете меня. Зачем? Погодите!.. – Она приказала кучеру ехать медленно. Чаянов пустил лошадь рядом с санями. Негромкий разговор продолжился.
– Я вижу, вы успокоились, – сказал Чаянов, не отвечая на ее вопросы. – Я с первого взгляда на вас понял, что именно вы, вы… – Он не договорил.
– Я не понимаю вас, – Аделаида чуть качала головой, – вы не обманете меня! Вы вовсе не влюблены в меня; более того, вам безразлично мое тело, моя внешность; я теперь понимаю это ясно. Чего же вы хотите от меня? Зачем гонитесь за мной?
– О женщины! – Чаянов потрепал гриву своей лошади правой рукой, затянутой в кожаную перчатку. – Вам знакомы только два мужских настроения: или мужчина должен без памяти влюбиться в вас, или вы ему безразличны в качестве объекта влюбленности, и тогда все дела и разговоры теряют смысл!
