Лаура Кинсейл - Цветы из бури
Ее отец сидел, не шелохнувшись, держа руки на подлокотниках кресла. После долгого молчания он произнес:
— Умер.
Мэдди встала возле отца на колени и приникла к нему.
— Такой удар.
Его пальцы покоились на ее голове. На ней сегодня не было капора. Коса была уложена короной, как вчера вечером. Он погладил ее. Дотронулся до шеи, до щеки и почувствовал, что у нее текут слезы.
Мэдди подняла голову.
— Не понимаю, почему я… почему я должна плакать. Я недолюбливала его!
Он погладил ее. Она лежала на его ноге, бессмысленно глядя в угол комнаты.
— Не могу в это поверить, — прошептала она. — Не могу.
Глава 4
Блайтдейл Холл, с его розовыми кирпичными стенами, пилястрами, арками из белого камня, показался Мэдди похожим на аппетитный хорошо украшенный тортик. Новое убежище кузена Эдвардса включало в себя значительную часть Бакингхемширской местности. Там росли шикарные розы, был парк с оленями и черные лебеди плавали в озере. Все это успокаивающе воздействовало на пациентов кузена Эдвардса.
Кузен отца Мэдди доктор Эдвардс Тиммс осуществлял руководство Блайтдейлом в современной и туманной манере. Каждый из его подопечных имел собственного слугу-опекуна. Кузен Эдвардс был увлечен своей работой. С энтузиазмом рассказывал он о своих методах лечения, одновременно отрезая себе ломтики бекона и предлагая Мэдди еще один ломтик копченой рыбы или еще чашечку кофе.
Мэдди иногда слышала женский плач — очень неприятные звуки — но кузен Эдвардс, казалось, ничего не замечал. Через некоторое время крики стихли. Она допила свой кофе и приготовилась к встрече с людьми и выяснению своих обязанностей.
Кузен Эдвардс заверил Мэдди, что от нее потребуется всего лишь внимание и аккуратность. Что же касается самой работы, то она будет несложной. В любом случае было невозможно отказаться от приглашения кузена Эдвардса, которому сейчас не могла помочь жена, занятая с третьим ребенком, тем более что предложение кузена поступило как раз в то время, когда Тиммсу отказали в университете, где он рассчитывал получить место на кафедре математики. Письмо от Генри Бругема выражало сожаление по поводу изъятия вклада, сделанного в фонд университета герцогом Жерво, математическая кафедра стала содержаться за счет денег другого джентльмена, не пожелавшего назвать своего имени, но предложившего своего кандидата на руководство кафедрой.
Действительно, Бакингхемшир и Блайтдейл в это осеннее утро выглядели превосходно. Солнечный свет согревал недавно покрашенные желтые стены столовой, искрился на серебре и прекрасных фарфоровых тарелках, оставшихся от разорившегося баронета вместе с картинами и мебелью. Повсюду в доме чувствовался запах свежего воска и новых портьер.
— Я не позволил, чтобы здесь осталось хоть что-нибудь, навевающее грусть, — подчеркнул кузен Эдвардс.
Все выглядело мирно и аккуратно и очень отличалось от представления Мэдди о квакерском образе жизни. Но зато вполне соответствовало изысканным вкусам пациентов кузена Эдвардса. Однако снова послышался отдаленный плач, прорвавшийся сквозь закрытые двери, как заблудившийся днем призрак.
— Начнем, пожалуй, кузен? — доктор вытер рот салфеткой и поднял колокольчик, стоявший у локтя. — Дженни, позовите Блекуэла, чтобы он сопроводил мистера Тиммса в гостиную.
Служанка присела в реверансе, поправила передник и удалилась. Вскоре пришел вызванный ею санитар. Все происходило в полном молчании. Когда они ушли, кузен Эдвардс проводил Мэдди в ее кабинет на первом этаже.
— Почта. — Он кивнул в сторону стоявшей на письменном столе корзины.
У кузена Эдвардса были такие же мягкие, добродушные черты лица, как и у ее отца. Но черные глаза казались быстрыми и осмысленными, и он часто поджимал губы. Кузен Эдвардс не придерживался правил Общества Друзей, как в манере говорить, так и в одежде. Воротник на его костюме не выглядел строгим, но зато был сшит из очень дорогой ткани. Мэдди прекрасно понимала, Кузен Эдвардс имел основания быть довольным собой как наиболее преуспевающий член семейства Тиммсов. Он имел репутацию хорошего врача и был хозяином превосходного владения — Блайтдейла.
— В твои обязанности входит, — объяснил он, — сортировка всех писем. Письма для меня вскрывай и клади обратно в корзину. Те же, что приходят на имя пациентов, необходимо приобщить к историям болезни.
Она удивленно подняла глаза.
— Копии, да?
— Нет. Именно письма. Если, если ты сочтешь, что содержание их достаточно важно или необычно, приноси мне.
— Извините… Но я не вполне понимаю… — Она дотронулась до пачки писем. — Означает ли это, что… Пациентам не позволено читать писем?
— Я придерживаюсь строгого правила, цель которого — защита спокойствия наших пациентов. Связь с семьями может перевозбудить их. Мы рекомендуем родственникам не писать писем, но, как видишь, они настойчивы.
— О! — сказала Мэдди.
— И я напоминаю, что мы имеем дело с больными людьми. Поэтому должен просить тебя следить за своей речью. Некоторые из них могут быть оскорблены… фамильярностью… — Он слегка покраснел под прямым взглядом Мэдди. — Среди нас, конечно — вопросов нет. Но лучше так разговаривать, чтобы никто из пациентов не слышал.
— Я постараюсь, но…
— Уверен, у тебя получится. А теперь позволь мне взять эту книгу. Я должен познакомить тебя с пациентами и персоналом. Мы живем здесь одной большой семьей. Важно, чтобы ты отнеслась к здешнему образу жизни соответственно. Я ощущаю себя отцом каждой бедной души, поселившейся в Блайтдейле. Ты поймешь, что пациенты очень похожи на детей. Если ты поймешь это, то избежишь ошибок.
— Да, — согласилась она. — В этом доме плакала женщина, пели какие-то люди, а мужской голос истерично кричал, перебивая их.
— Ты привыкнешь, — сказал кузен Эдвардс, слегка улыбнувшись. — Здесь есть выздоравливающие, но некоторые очень больны.
— Да, — Мэдди вздохнула. — Я понимаю.
В Блайтдейл Холле находилось пятнадцать пациентов. Пятнадцать несчастных человек, которые, однако, оказались все же удачливыми, потому что их семьи могли оплатить пребывание и лечение в самом дорогом сумасшедшем доме страны. Благодаря блестящей репутации доктора Эдвардса Тиммса, особенностям его моральной и медикаментозной терапии, Блайтдейл считался еще более изысканным местом, чем Тайсхерст Хаус доктора Ньюингтона в Сассексе. Семьи больных не отваживались приезжать в Блайтдейл, хотя любого посетителя всегда готовы были принять в любое время и показать все, что здесь было. Доктор ничего не скрывал, ибо в доме не происходило ничего антигуманного, ничего скверного. Применялись в основном современные методы лечения: диета, холодные ванны, успокоительные и реабилитационные процедуры.
