Барбара Картленд - Храм любви
Капитан выглядел удивленным:
– Жаль, что вы лишаете голландцев такой радости. Судя по тому, что я о них слышал, они придают очень большое значение титулам, особенно генерал-губернатор Ван дер Вейк.
– Мне говорили о нем, – сказал герцог. – Но я не собираюсь общаться ни с кем из них. Пока во веяном случае. Капитан, я хочу, чтобы команде было ясно, что никто, я повторяю, никто не должен открывать голландцам или кому-либо еще, кто я есть на самом деле.
– Ваше приказание будет выполнено, ваша светлость, – ответил капитан.
Герцог оставался на палубе, наслаждаясь солнцем и быстрым ходом яхты. Он еще раз подумал, что его ожидает не просто приключение, но нечто новое, такое, что с ним раньше никогда не случалось.
Конечно, все это совершенно не походило на званые вечера, балы, сплетни и флирт на улице Мейфэр. Все это не похоже и на безмятежное спокойствие замка Ингл, нарушаемое лишь хозяйственными заботами и небольшими проблемами, вроде необходимости решить, кого следует пригласить в гости, чтобы общество не оказалось скучным.
– Это что-то новое, совсем новое, – подумал он.
Наблюдая за солнечными бликами на морских волнах, герцог вдруг почувствовал странный подъем сил. У него возникло ощущение, что в этом путешествии он найдет нечто такое, чего не имел раньше. Не просто такую же ценность, как, скажем, Тадж Махал, но и нечто исключительно важное для него самого. Это могло быть что-то совсем личное, не похожее на весь прежний физический или духовный опыт его жизни.
Он понимал, что все это – лишь плод разыгравшейся романтической фантазии, и сам посмеивался над странными фокусами, которые проделывало с ним его воображение.
Спускаясь к завтраку в кают-компанию он продолжал улыбаться, но уже слегка цинично.
Глава 3
После завтрака герцог разбирал бумаги, переданные ему лордом Керзоном. Часть из них он получил накануне вечером, а некоторые ему доставил адъютант только утром.
Среди них была адресованная лично ему записка. Открыв ее, он обнаружил, что, по-видимому, Джордж Керзон писал ее глубокой ночью.
– Как это на него похоже, – подумал герцог. – Продумывать все подробности плана даже ночью, даже лежа в постели рядом с такой красивой и привлекательной женщиной, как его жена.
Вице-король писал:
«Я советую вам говорить всем, кто вами заинтересуется, что вы, турист и что вы готовите статью для журнала „Нейшнл Джеографик“[1]. Даже голландцы отнесутся к этому с должным уважением, и это объяснит, зачем вы взяли с собой фотоаппарат.
Счастливого пути и желаю удачи
Джордж»Подумав, герцог решил, что это неплохая идея. Своим фотоаппаратом (а это была самая последняя модель, которую только он смог найти в Лондоне), он уже сделал несколько отличных снимков Тадж Махала.
Он надеялся, что и в Индонезии сможет сделать фотографии, на которые Джорджу будет приятно взглянуть. Может быть, попозже сам Джордж тоже сможет выбраться на эти острова,
Герцог давно мечтал попасть на Яву. После того, как он впервые побывал в Индии, он выучил немного яванский, поскольку его интересовали все восточные языки. Он владел им в достаточной степени, чтобы суметь объясниться, а при условии, что с ним разговаривали медленно, он сам мог понимать яванцев. Он подумал, что вряд ли встретит там много людей, говорящих по-английски, и был совершенно убежден в том, что яванцы не станут разговаривать по голландски, если есть малейшая возможное этого избежать. Их ненависть к властям была вполне объяснимой, учитывая то, что, как было известно герцогу, голландцы обращались с ними очень сурово.
По подсчетам, войны с яванскими племенами унесли тысячи и тысячи жизней. Порывшись в памяти, герцог вспомнил, что война в Центральной Яве продолжалась пять лет и была исключительно кровавой. Она обошлась голландцам в пятнадцать тысяч солдат, а яванцам стоила около двухсот тысяч погибших. Обе стороны потеряли множество людей от болезней, многие яванцы погибли также от нужды и от голода.
– Представляю, как они страдали, – прошептал герцог.
Он почувствовал симпатию и сострадание к этому народу, который так доблестно сражался за свою свободу. Теперь он мог понять ярость лорда Керзона при мысли о том, как их бесценное наследие, их национальное достояние разбазаривается, раздается или разворовывается.
Герцог знал: за то, что вице-король делает для Индии, его долго будут помнить и после его смерти.
В жаркие послеполуденные часы герцог все еще сидел и читал записки Джорджа Керзона, составляя план действия на то же время, когда он ступит на берег до Джокьякарты добраться будете нетрудно. Правда, ему хотелось бы знать поточнее, как именно он туда доберется.
Через два дня, на рассвете, «Морской ястреб» вошел в один из маленьких заливчиков, отмеченных лордом Керзоном на карте красными чернилами.
Капитан выбрал первую»из этих бухточек и обнаружил, что она достаточно глубока для того, чтобы яхта подошла вплотную к берегу. Кроме того, по карте было ясно видно, что оттуда можно было добраться до Джокьякарты кратчайшим путем.
Герцога и Доусона перевезли на берег в шлюпке; с собой они взяли лишь самое необходимое для трехнедельного пребывания на острове. Герцог надеялся, что за это время он успеет выяснить все, что хотел знать лорд Керзон. Если окажется, что ему необходимо отправиться в другую часть острова, чтобы произвести инспекцию и там, то он сможет перед этим вернуться на яхту.
Он дал капитану инструкции держаться подальше от побережья, чтобы не бросаться никому в глаза, но в то же время и так, чтобы не терять берега из виду. Когда понадобится забрать его, он подаст сигнал «Морскому ястребу».
По просьбе герцога Доусон снял свою обычную униформу, по которой сразу было видно, что он камердинер какого-то джентльмена из Европы, это выглядело бы очень подозрительно. Поэтому Доусон оделся почти так же, как его хозяин – в легкий тропический костюм и рубашку, ничем не отличавшуюся от тех, какие носят все на Востоке. На головах у них, вместо обычных тропических шлемов, которые они оставили на яхте, были широкополые шляпы.
Они сошли на берег и по каменистой тропе стали взбираться по крутому откосу.
Последние утренние звезды еще сияли на небе, и хотя на востоке уже светилась заря, еще не рассвело. Все вокруг было погружено во мрак.
Герцог бодро шагал вперед, за ним спешил Доусон с багажом. Перед ними расстилались сплошные заливные рисовые поля.
Герцог знал, что после окончания войны 1830 года голландцы ввели на Яве свою сельскохозяйственную систему. Каждый крестьянин должен был отдавать часть урожая правительству, и обычно на двух пятых его земли возделывались культуры, которые он должен был выращивать принудительно. Производительность подскочила, но крестьяне были недовольны и проклинали свой подневольный труд. Они молились о приходе принца, который освободит их от безысходной нищеты. Однако по сравнению с тем, что было раньше, возделана была гораздо большая часть страны. Когда рассвело, герцог увидел, как местные жители в огромных шляпах начинают работать на своих рисовых полях. Под отчаянием и покорностью скрывался мятежный огонь, пылающий в их сердцах.
