Барбара Картленд - Сердцу не прикажешь
Генри Флетчер, как она и ожидала, не стал возражать против развода. Глэдис уговорила будущего мужа погасить все долги Генри, а это была немалая сумма, почти в тысячу фунтов, которую ему самому никогда бы не достать. Кроме того, она составила с ним необычный контракт.
Глэдис очень любила дочь. Ревность к ее красоте не омрачала этого чувства. Однако она прекрасно понимала невозможность их встреч в будущем, а потому хотела оградить себя от дочерней привязанности и любви.
«Что, если Марсия будет настаивать на том, чтобы поехать со мной и жить у меня?» — с опасением думала Глэдис.
Поэтому в условия контракта входил пункт: если Марсия останется с отцом, Глэдис обязуется присылать им пять фунтов в неделю. В случае замужества Марсии эта сумма будет высылаться Генри в его личное пользование.
Глэдис дала ясно понять, что, если Марсия оставит отца и пожелает жить отдельно или же расстанется с ним по любой другой причине, кроме замужества, денег она, Глэдис, высылать не будет.
После нескольких лет брака с Генри Глэдис хорошо изучила своего первого мужа. Она знала о его жалкой пенсии, ничтожных и случайных доходах и о том, что он не способен хорошо зарабатывать своим трудом. Подобным соглашением она прочно обезопасила себя и вместе с тем успокоила свою совесть.
Генри же согласился, ибо иного выхода у него не было.
Латиноамериканец позаботился об юридическом оформлении развода, и вскоре миссис Флетчер покинула Ривьеру, а также мужа и дочь, связанных теперь накрепко золотой цепью из еженедельно получаемых пяти фунтов.
Как все одинокие и заброшенные дети, Марсия с раннего детства научилась быть самостоятельной. В войну, когда отец был в армии, мать устроила ее на полный пансион на одну из ферм в Сомерсете. Здесь Марсия была счастлива, пока не пришлось вернуться к родителям.
Бывали периоды, когда ее отправляли в школы-интернаты, но каникулы она обычно проводила не дома, а на ферме.
Лишь тишина и покой в маленьком фермерском домике стали для нее какой-то опорой в жизни, ибо здесь был ее настоящий дом.
Она любила старого фермера, его медленную спокойную речь и искреннюю любовь к каждой живой твари, любила его хлопотливую и ворчливую, но при этом добрейшую жену.
Они тоже полюбили поселившуюся у них одинокую девочку, и вскоре она заняла в их сердцах место родной дочери.
В школе она прошла суровое испытание одиночеством, впервые попав в общество своих однолеток, и вскоре поняла, насколько чуждой была им со своими мыслями и чувствами.
Позднее, однако, она нашла себе друзей и даже научилась получать удовольствие от общения со сверстниками. Но все же всегда радовалась окончанию занятий, каникулам и возможности уехать на ферму, к тем, кто был ей ближе родных отца и матери.
Когда же Глэдис совсем забрала ее домой, Марсия почувствовала себя посаженной в клетку. Она месяцами оставалась молчаливой, и ее не радовали никакие предложения и планы ее матери.
Но со свойственной юности податливостью она постепенно привыкала к новой жизни, окружению и интересам.
Для таких людей, как Глэдис и Генри, было типичным не замечать, как благосклонна к ним судьба, пославшая дочь, которая почти не доставляла им хлопот.
Всю жизнь Марсию окружали люди, слишком занятые, чтобы уделять ей внимание. Старики фермеры любили ее, но им некогда было интересоваться, о чем думает и чем занимается попавшее к ним малое дитя.
Поэтому Марсия с малолетства привыкла к одиночеству, и когда Генри и Глэдис уходили вместе или порознь, каждый в поисках своих развлечений, она сидела у камина с книгой, чувствуя себя так же уютно, как в годы раннего детства на ферме в стоге сена.
Когда Глэдис навсегда покинула дом, для Марсии это не стало большой неожиданностью.
Отец стыдливо объяснил ей суть финансового соглашения, предложенного ее матерью, и высказал мнение, что им лучше остаться во Франции.
— Разве тебе не кажется, папа, что хорошо бы вернуться в Англию, — робко предложила Марсия. — Мы могли бы жить в деревне, где жизнь намного дешевле. Я бы вела хозяйство, мы скопили бы немного денег, завели птицеферму или занялись коневодством.
— Хуже придумать нельзя, Марсия, — решительно воспротивился полковник. — Не говоря уже о том, что зима в Англии катастрофически отразится на моем здоровье.
Марсия вздохнула. Начиная разговор, она заранее знала, что из этого ничего не получится. Да пожалуй, и сама не представляла себе, чтобы отец работал на ферме или тихо коротал дни в деревенском коттедже.
Она же продолжала скучать по запаху сохнущего на солнце сена, по мычанию коров и бодрящим морозным утрам.
Марсия устала от яркого солнца и ленивой расслабляющей атмосферы Лазурного берега.
Ей хотелось ощутить капли дождя на своем лице, холодный обжигающий морской ветер и, проснувшись утром, увидеть белый покров снега за окном и знать, что вода для умывания, оставленная в тазу на крыльце, покрылась тонкой корочкой льда.
Она привыкла к холоду, как привыкла к прочим трудностям жизни, и терпеть не могла расслабляющей роскоши южных курортов.
Пансион, где они с отцом поселились, человек из окружения ее матери едва ли счел бы комфортабельным и еще менее того — роскошным. Марсии он казался не только жарким и душным, но и безвкусным, претенциозным.
Она тосковала по чистым оштукатуренным стенам своей спаленки на ферме, темным балкам потолка, ветру — он дул прямо в окна и приносил соленый запах настоящего моря. Не такого, как Средиземное, голубое, мелководное, оно не вселяло ни бодрости, ни энергии, в нем не было мощи и величия океанских вод, омывающих берега Англии.
Однако, сознавая всю бесполезность протестов, Марсия отмалчивалась с привычной апатией и соглашалась с многочисленными предложениями отца, как им жить дальше.
Со временем Генри Флетчер привязался к дочери, как к чему-то удобному и успокоительному. Хорошо жить с человеком, который ни в чем тебя не упрекает и не напоминает тебе о твоих недостатках.
В то же время ему не нравилась молчаливость Марсии, ее способность уходить в свои мысли, когда она отдалялась от всех, даже от него.
Генри, как это свойственно многим англичанам, страшился тишины. Это было что-то непонятное, от него независящее, к чему он не мог быть причастен.
Он любил беседу ради беседы, оригинальностью мысли не блистал и страшно пугался, когда между ним и собеседником в разговоре возникала пауза.
Прожив год с отцом, Марсия начала замечать в нем странное беспокойство.
А вскоре поняла и его причину. Генри постепенно пришел к твердому выводу, что Марсии неплохо бы выйти замуж.
