Айрис Джоансен - Горький вкус времени
– Правда? – Жюльетта дотронулась до его лба и тревожно нахмурилась. Потом она облегченно вздохнула. – Пока нет.
– Нет? – Глаза Жан-Марка оставались закрытыми, но он странно улыбался. – Пока нет, – прошептал он. – Когда-нибудь…
* * *Жар у Жан-Марка начался поздно вечером.
Жюльетта обмывала его прохладной водой, держала холодное полотно на лбу и старалась удержать его на кровати, когда он рвался бежать.
В середине ночи жар сменился страшным ознобом. Жан-Марка трясло, судороги корежили тело. Они беспокоили Жюльетту больше, чем жар.
– Мне… это… не нравится… – Жан-Марк стиснул зубы, чтобы они не стучали. – Это должно научить меня, как глупо… – Он замолчал, тело снова ломали судороги. – Дайте… мне еще одеяло.
– На вас уже три. – Жюльетта быстро приняла решение. – Подвиньтесь.
– Что? – Жан-Марк тупо смотрел на девушку.
Она отбросила одеяла, легла рядом и прижала его к себе.
– Успокойтесь! – Жюльетта почувствовала, как он напрягся. – Я не собираюсь делать вам больно, просто согрею вас. Я часто обнимала так Людовика-Карла, когда его ночью знобило.
– Я не двухлетний ребенок.
– Вы слабы, как писклявый младенец. Какая разница!
– Полагаю, многие с радостью перечислили бы все… различия.
– Ну так мы им ничего не скажем. Вам стало теплее?
– Да, гораздо.
– Вот и хорошо. – Жюльетта с облегчением ощутила, что Жан-Марк почти перестал дрожать. – Я буду лежать с вами, пока вы не заснете. – Она протянула руку и ласково погладила его по волосам – так она обращалась с Людовиком-Карлом. Через несколько минут девушка нетерпеливо заметила:
– Вы не успокоились. Вы напряжены, как камень.
– Надо же, как странно! А может, я просто не привык, чтобы особы женского пола забирались ко мне в постель только ради того, чтобы меня «успокоить».
– Ситуация необычная. – Жюльетта приподнялась на локте и сурово посмотрела на Жан-Марка. – Вы не должны думать обо мне как о женщине. С вашей стороны это нехорошо.
– Я попытаюсь. Буду думать, что вы толстое шерстяное одеяло или горячий, согревающий кирпич.
Жюльетта кивнула и снова улеглась рядом.
– Вот это правильно.
– …Или пахучий овчинный коврик.
– От меня не пахнет. – Девушка нахмурилась. – Или пахнет?
– …Или лошадь, вся в пене после долгого бега.
– У вас что, снова жар?
– Нет, я просто расширял образ. Теперь мне с вами гораздо легче.
– Непонятно, чему вы улыбаетесь?
– Вы странная жен… то есть странный овчинный коврик.
– У вас действительно жар.
– Возможно.
Однако на ощупь лоб Жан-Марка был чуть теплым, а дрожь, сотрясавшая его тело, почти прекратилась.
– Спите, – прошептала Жюльетта. – Я здесь. Все хорошо.
Спустя несколько минут она почувствовала, как Жан-Марк расслабился и его дыхание стало глубже. Наконец он провалился в глубокий сон.
3
– Вы уже достаточно долго рисуете. Сыграйте со мной партию в «фараон».
Жюльетта, не глядя на Жан-Марка, добавила желтого в зелень деревьев на картине, стоявшей перед ней на мольберте.
– Что?
– Сыграйте со мной в карты.
Девушка бросила через плечо взгляд на Жан-Марка, лежавшего на кровати в другом конце комнаты.
– Я занята.
– Вы заняты уже четыре часа, – сухо заметил Жан-Марк. – И проведете еще столько же времени за мольбертом, если я не заявлю о своих правах скучающего раздражительного пациента, которым пренебрегают ради драгоценных красок и холстов.
– Одну минуту.
Вернувшись к своему занятию, Жюльетта почувствовала взгляд Жан-Марка на своей спине.
– Расскажите мне, на что это похоже, – неожиданно сказал он.
– Что?
– Рисование. Я следил за вашим лицом, пока вы работали. На нем было совершенно удивительное выражение.
Жюльетта очнулась. Рисуя, она забывала обо всем на свете. Она была счастлива. Каждый мазок на холсте затрагивал одну из струн души, и та пела, страдала, взмывала к небесам. Жюльетте казалось, что во вселенной она одна. А сейчас она почувствовала беспокойство. Он лежал в комнате на кровати и часами наблюдал за ней, следил за ее лицом. А ведь ее искусство было очень личной страстью. Поняв, что Жан-Марк изучает ее ощущения за работой, она почувствовала себя обнаженной.
– Рисовать – это… приятно.
Жан-Марк негромко рассмеялся.
– Я бы не сказал, что вы нашли верное определение. Вы работали в таком возбужденном и восторженном состоянии и в своей экзальтации напоминали святого, воспарившего на небеса.
– Вы просто богохульствуете. Я уверена, вы не знаете об ощущениях святого. И вам не понять, что он испытывает.
– Но вы-то знаете? Расскажите мне.
С минуту Жюльетта молчала. Она никогда не пыталась выразить словами то, что чувствовала за работой, и ни с кем не делилась своими ощущениями, но тут неожиданно поняла, что хочет, чтобы он знал.
– Меня окутывает лунный и солнечный свет… Я пью радугу, все цвета и оттенки в мире пьянят меня. Мне все удается, и это так прекрасно, что мне больно. – Девушка не сводила глаз с картины. – А иногда я ничего не могу сделать как следует, и это тоже больно.
– Можно понять, что в любом случае рисование – весьма болезненное времяпрепровождение. Но зачем же вы так страдаете? Стоит ли?
Жюльетта резко кивнула.
– О, конечно, стоит!
– Ради прекрасного? – тихо спросил Жан-Марк.
Жюльетта наконец внимательно посмотрела на него, на его тонкое смуглое лицо и с трудом отвела взгляд. Густые черные волосы Жан-Марка взлохмачены, белая полотняная рубашка расстегнула почти до пояса, открывая повязку и темные волосы на груди. Жан-Марк умудрялся оставаться элегантным и в постели. Силы небесные, как же ей хотелось написать его! Однако он все так же упорно отказывался.
– У меня такое чувство, что мой долг – избавить вас от этого болезненного удовольствия, – произнес Жан-Марк. – Лучше сыграйте со мной в «фараон».
– Сейчас. Я хочу закончить этот свет…
– Немедленно.
– В последние дни вы совсем избаловались. По-моему, вы таким и были еще до ранения.
– Избалован? – Жан-Марк сел, прислонившись к спинке кровати. – Я ведь не фаворитка королевы. Как можно изнежить бедного делового буржуа?
– Я тоже не фаворитка королевы. Она добра ко мне, но привязана к моей матери, – сообщила Жюльетта. – Месье Гииом говорит, что мало кто из дворян так богат, как вы.
– Вам незачем слушать сплетни.
– Почему бы и нет? Вы о себе ничего не рассказываете. Вы как стекло в зеркальной галерее Версаля. Только отражаете.
– А вы, как художница, обнажите мою скрытую душу.
– Напрасно иронизируете. – Жюльетта повернулась к картине. – Я уже кое-что узнала о вас.
