Патриция Хэган - Любовь и триумф
Однако вскоре умер и отчим Рудольфа, и вся семья попала в крайне стесненные обстоятельства. Амалия и не подозревала, в каких огромных долгах увяз ее покойный муж.
В конце концов семья перебралась в Цюрих и нашла пристанище у Эльзы Гуттен, бабки Рудольфа по отцовской линии. Вскоре после приезда Хэпсбургов старуха умерла, оставив в наследство свой родовой замок, небольшой по европейским меркам, и несколько ценных произведений искусства.
Забота Амалии о собственных детях доходила до фанатизма. Элеонора посещала привилегированную частную школу, что, по мнению матери, должно было являться залогом ее удачного замужества, а для Рудольфа было уготовано будущее пианиста-виртуоза. Амалия не скрывала радости, найдя предлог покинуть Австрию, – теперь над ее сыном не будет висеть угроза попасть на фронт и он сможет получить музыкальное образование.
«Да, – горько подумал Рудольф, – мать умеет принимать волевые решения…» Однако постоянное ворчание, придирки, а порой и затрещины, когда Амалия позволяла себе напиться, отдаляли от нее детей все дальше и дальше. Особенно сильно это начало проявляться, когда Рудольф и Элеонора стали посещать небольшое кафе, где собирались молодые австрийцы-эмигранты, полностью разочарованные жизнью и не сумевшие найти в ней своего места. И чем больше друзей они приобретали в этом обществе, тем сильнее начинали ощущать симпатию к идеям большевизма.
Рудольф не мог забыть тот внутренний трепет, который испытал при встрече с человеком, которого считал своим идеалом, – с Лениным. И после долгих споров и бесед, проходивших в кафе в строгой тайне от окружающих, молодой человек стал отдавать симпатии стране, которая считалась военным противником Австрии – России.
Когда лидеры тайной революционной организации узнали, что Элеонора подружилась с дочерью одного из царских приближенных, Рудольф получил приказ завоевать расположение молодой девушки, чтобы как можно больше узнать о деятельности ее отца – Драгомира Михайловского. Молодой Хэпсбург пошел на это с большой неохотой, но, встретившись с Мэрили и найдя ее прекрасной, сразу же изменил свое первоначальное мнение. Ну а известие о богатстве его подопечной вызвало у Рудольфа еще больший энтузиазм. Конечно, такое отношение явно не вязалось с социалистическими принципами, проповедуемыми в тайной организации, но для Рудольфа это уже не играло никакой роли.
Он обернулся на звук шагов и увидел входящего Колта Колтрейна.
– Надеюсь, я не заставил вас ждать очень долго? – спросил Колт, пожимая руку Хэпсбурга.
– Нет-нет, – заверил его Рудольф, – это я пришел слишком рано. Осматривая салон, я получил огромное удовольствие – он поистине чудесен!
Неслышно появившийся официант в белоснежной униформе поставил на стол поднос с двумя бокалами и бутылкой бренди.
Колт сел, жестом пригласил Рудольфа и разлил спиртное.
– Когда мы встретились сегодня в первый раз, – начал он, – у нас не было времени, чтобы поговорить более обстоятельно. Именно поэтому я и попросил вас прийти сюда раньше назначенного срока. Теперь мы можем немного поговорить перед ужином.
– Я очень рад, что вы поступили именно так, сэр, – кивнул в ответ Рудольф.
Колт открыл небольшую шкатулку из вишневого дерева и предложил молодому человеку сигару, которую тот, приподнявшись с кресла, с почтительностью принял. Положив ногу на ногу, Колт несколько мгновений внимательно рассматривал Рудольфа и наконец спросил, глядя на него в упор:
– Скажите мне, почему вы и ваша семья покинули Австрию? Мне кажется, такой молодой человек, как вы, должен сейчас служить на благо своего отечества.
– Вам так кажется? – задумчиво спросил Рудольф. – Я уверен, что обязательства перед семьей стоят выше интересов государства. Два года назад от сердечного приступа скончался мой отчим и одновременно тяжело заболела моя бабка, жившая в Цюрихе. Мать посчитала своим святым долгом заботиться о ней до самой смерти и осталась в Швейцарии. Кроме того… – Рудольф взял со стола графин и сжал его тонкими пальцами. – Не сочтите, что я хвастаюсь, но меня называют музыкальным гением. Оставшись в Швейцарии, я не только забочусь о сестре и матери, но и берегу свои руки. И если кто-нибудь осуждает меня за это, что ж, пусть так оно и будет! – Он пожал плечами.
– Ну хорошо, не мне вас судить! – вздохнул Колт, хотя в глубине души был уверен, что причиной переезда в Швейцарию были трусость и малодушие Рудольфа, а не его музыкальные способности. Хотя, конечно, молодой человек имел право выбора… – Я полагаю, что если бы вы были склонны к политике, то вряд ли приехали бы сейчас в Валенсию: наши страны, вы знаете, являются врагами… Скажите, а вы и сейчас занимаетесь музыкой?
– Конечно. Только не так много, как хотелось бы. Я не выступаю в консерваториях, которыми так славится Австрия. По моему глубокому убеждению, им нет равных во всей Европе, за исключением, конечно, России.
– Я слышал, что Россия сейчас не самое хорошее место, – заметил Колт с сардонической улыбкой. – Кстати, вас не смущает то, что Мэрили наполовину русская?
От этого вопроса глаза Рудольфа расширились, и в них мелькнуло удивление:
– Конечно, нет. Если бы это имело для меня хоть какое-то значение, то разве могли мои чувства к Мэрили зайти так далеко?
Разговор начал заходить в нужное Колту русло.
– И как далеко, позвольте узнать, зашли ваши чувства?
– Я люблю Мэрили, – без запинки объявил Рудольф, – и просил ее выйти за меня замуж.
Колт приподнял одну бровь – он не ожидал такого поворота событий.
– Она согласилась?
– Она не дала окончательного ответа, – вздохнул молодой человек. – Мэрили настолько обеспокоена сейчас судьбой своего отца, что ни о чем другом не может думать. Конечно, я постараюсь быть терпеливым, хотя, по правде говоря, не думаю, что Михайловский все еще жив.
– Вы говорите об этом так легко…
– Да, я могу показаться черствым, но ведь жизнь продолжается. Для Мэрили разумнее всего назначить день нашей свадьбы. Так будет лучше для нас обоих. Может быть, вы поможете мне? Если, конечно, одобряете мое решение.
Не имея ничего против этого молодого человека, Колт тем не менее почувствовал антипатию к Рудольфу. Несомненно, он был интеллигентен, происходил из хорошего рода, обладал честолюбием и настойчивостью и, что самое главное, кажется, искренне любил Мэрили.
– Итак, вы ищете моей поддержки, – наконец заговорил он. – Однако я не хочу вмешиваться в личную жизнь Мэрили, оказывая на нее давление.
– Помилуйте, все, что мне нужно от вас, – попросить ее не отклонять мое приглашение в Цюрих! Это и отвлечет ее от мрачных мыслей об отце, и даст время убедиться в том, что она тоже любит меня.
