Робин Шоун - Мужчина и женщина
— Со мной не так-то легко.
Молчаливое согласие Меган было понятно любому человеку. Но он продолжал упорствовать, как упорствовал последние сорок лет.
— Не умею… общаться с женщинами. — Он говорил осторожно, пытаясь смягчить суровость, казаться тем человеком, которым она хотела его видеть. — Не знаю, что им нравится…
— Я уже сказала…
— Но я сделаю все, чтобы доставить вам удовольствие, — перебил он, страстно желая предотвратить возможный отказ, возможное презрение. — Если позволите…
Ее лицо оставалось непроницаемым.
— Не понимаю, чего вы хотите от меня.
Прошлой ночью она бормотала то же самое.
Его потребности не изменились. Он стремился узнать то, что ведомо другим мужчинам. Желал быть таким, как другие мужчины.
— Больше никакого притворства или иллюзий! — воскликнул он, лелея надежду, обуздывая страх.
— Вы просите меня… побыть с вами еще немного? — насторожилась она.
У него никогда не будет иного шанса испытать неподдельную женскую чувственность.
— Да. Я прошу провести со мной еще одну ночь, — выдохнул он.
— А если я соглашусь?
— Я сделаю все, чего ни попросите.
— Мой муж… Я не просила его делать то, о чем говорила прошлой ночью.
— Не просили коснуться вас? — допрашивал он с бешено бьющимся сердцем: жезл ожил, проснувшаяся надежда сковала язык.
Меган, неожиданно показавшаяся куда моложе, чем была на самом деле, смотрела ему прямо в глаза.
— Я не просила его… целовать мои груди.
— Но просили ласкать… между ног?
— У меня не хватило храбрости, — призналась она.
Зато хватило отваги прийти к нему, объяснить, что ей нужно.
Евнух не имел права ликовать, узнав, что женщина ищет близости с ним, той близости, которую не сумела получить от настоящего мужчины. Но теперь, зная, что дал Меган то, чего она не добилась от мужа, он испытывал к Меган нечто вроде чувства собственника.
Он вспомнил, как она целовала его сомкнутыми губами, как не решалась опуститься на вздыбленный жезл, когда сидела на его коленях.
Ее откровенное любопытство. Ее необузданность.
Он был неопытен, но успел многого навидаться в гареме. Она, как он понял, была одновременно и неопытна, и невежественна.
— Ты хотела, чтобы я целовал твой клитор? — неожиданно спросил он.
— Что?
Меган была обескуражена.
— Мужчины целуют клитор женщинам, — продолжал Мохаммед, намеренно соблазняя ее, ловя на приманку чувственности. — Лижут его, сосут. Пока женщины не достигают пика наслаждения.
Нечто вроде понимания связало их: его, голого, беззащитного, стоявшего перед ней, и ее, укрытую одеялом, скрывшим наготу и беззащитность.
— И ты… сделал бы это? — пролепетала она, разом растеряв всю сдержанность, сразу став похожей на ту, которой была прошлой ночью.
— Сделал бы, — кивнул он.
— Откуда ты знаешь про это? — допытывалась она, хотя подразумевала немного иное.
Как может быть евнух-девственник, не ведавший женской ласки, таким сведущим? Он мог бы объяснить, что подобные ласки, вместе с наставлениями о том, каковы признаки женского возбуждения, описываются во многих арабских трактатах о любви.
— Сам видел, — дерзко усмехнулся он.
Отныне они будут полностью честны в своих чувствах.
— Видел… мужчин и женщин вместе? — охнула она, безуспешно пытаясь скрыть удивление.
— Женщин и евнухов, — выпалил он и зажмурился, ожидая гневного осуждения, но так и не дождался.
— Ты упомянул, что у арабских женщин нет крайней плоти.
— Многие наложницы — уроженки других стран.
Меган нахмурилась:
— И эти наложницы… совокупляются на людях?
— В гареме негде укрыться.
Тем более что там много мужчин, вожделеющих именно того, чего были лишены: наслаждения женским телом.
— Другие евнухи… — Она осеклась, не договорив, что остальные евнухи ласкали женщин. — Но не ты.
— Но не я, — кивнул он, предчувствуя ее следующий вопрос.
— Эти женщины, за которыми ты подсматривал… — В ее глазах блеснуло понимание. — Они отвечали ласками на ласки?
Горло Мохаммеда стиснуло знакомым ужасом.
— Никогда.
Наложницы всего лишь рабыни, но евнухи — это евнухи. Шорох простыни вырвал его из прошлого.
— Я в затруднении, сэр.
Впервые за все это время на лице Меган отразилось неподдельное смущение.
— Почему? — вырвалось у него. С каким страхом он ожидал ее ответа!
— Кто-то из нас двоих должен одеться. И в любом случае одному придется покинуть комнату.
Тугая полоса отчаяния стиснула его грудь.
— Почему? — повторил он, боясь спрашивать, но и не в силах смолчать.
Очевидно, она сыта по горло общением с евнухом и не согласится, даже если он станет молить ее на коленях. Очевидно, ей не терпится вернуться в уютный английский мирок, в котором нет места таким, как он. Ее лицо потемнело: живейший контраст с белой наволочкой.
— Потому что мне нужно позаботиться о некоторых интимных вещах.
— А когда ты позаботишься о некоторых интимных вещах? — упрямо настаивал он.
— Я с превеликим удовольствием попрошу тебя поцеловать мой клитор, — негромко ответила она, по-прежнему не сводя с него взгляда. — А потом мне хотелось бы поцеловать и твое достоинство.
— Ты останешься здесь, в моей комнате, еще на одну ночь? — уточнил он, не веря собственным ушам.
— Останусь.
На мгновение Мохаммеду показалось, что ноги отказываются ему служить. Прилив горячей крови к чреслам заставил его оцепенеть.
Повернувшись и не стесняясь тяжело покачивавшегося жезла, он поднял стул, осторожно, чтобы не пролить горшок, и поставил у кровати. Дерево глухо ударилось о дерево.
— Я разведу огонь, пока ты занимаешься интимными делами, — повелительно объявил он, боясь оставить ее хоть на миг, опасаясь, что она передумает. — В тумбочке есть салфетки.
И, не дав ей времени возразить, Мохаммед почти бегом направился к остывшему камину и постарался производить как можно больше шума, когда выбивал из решетки золу, сминал старые газеты, служившие растопкой, и насыпал поверх бумаги уголь из почерневшего ведерка. Присев на корточки, он чиркнул спичкой и поднес огонек к газете. Но все это время перед его глазами стояла Меган. Он и думать не смел о подобной близости, когда решил купить шлюху на ночь.
Синеватое пламя побежало по угольям. Он швырнул спичку в камин, встал и без предупреждения обернулся. Меган, все еще обнаженная, обеими руками задвигала горшок под кровать.
Сердце его на мгновение остановилось при виде очертаний белой груди, грациозного изгиба спины и округлой ягодицы. Коса свесилась до самого пола. Мохаммед решительно двинулся к покрытому пятнами от воды бюро, что стояло рядом с дверью. На нем возвышался белый керамический кувшин с потрескавшейся от старости глазурью. Тут же имелся и тазик. Он ловко подхватил кувшин, налил в тазик воды и поспешно поставил кувшин обратно, в тот же влажный круг, по комнате разнесся глухой стук.
