Дженнифер Маккуистон - Приключения новобрачных
Он мечтал о практике в Лондоне, однако для того, чтобы начать ее в столице, требовались деньги, а в Мореге солиситором много не заработаешь. Ему, во всяком случае, платили очень мало, если вообще платили. Горожане видели в нем лишь того безответственного юнца, которым он был когда-то, и даже теперь, когда Джеймс служил правосудию и давал юридические советы, многие не могли простить ему прежних прегрешений. И, что еще хуже, клиенты его предпочитали расплачиваться продуктами – например, яйцами или солониной. Да и вообще работа в этом сонном городке была ужасно скучной, не выходившей за рамки мелких хозяйственных споров между небогатыми обывателями. Иногда Джеймсу даже хотелось самому кого-нибудь придушить, чтобы присутствовать на настоящем судебном разбирательстве.
Так что ему очень нужны были эти деньги. Хотя бы потому, что без них он мог застрять тут навсегда, вести бесплодную борьбу с собственным прошлым и являться вечной мишенью для насмешек Уильяма. Сказать, что он был зол на ту женщину, от которой остались лишь смутные воспоминания об ангельском личике со светлыми, как лен, волосами и красными сочными губами и тонком аромате, пропитавшем его сорочку, значило не сказать ничего.
Он имел дело не просто с бессердечной девкой, которая затащила его в постель, а наутро решила, что он ей не по нраву. Он имел дело с воровкой! И он добьется, чтобы ее вздернули! Да, он будет смотреть, как она болтается на виселице.
Глава 4
Джорджетт в унынии смотрела на дом, арендованный Рандольфом на лето. В письме, отправленном несколько недель назад, кузен, приглашая ее погостить, ни словом не обмолвился ни о размерах дома, который оказался намного меньше, чем она ожидала, ни о том, что находится он в глуши. Этот дом, вернее, коттедж, находился на территории солидного поместья и, скорее всего, предназначался для кого-то из слуг. В крытом черепицей коттедже комнаты, как во многих шотландских домах, были маленькими, темными и сырыми. Камин дымил, и вся мебель была покрыта копотью, а обшивка пропахла дымом и плесенью.
Если и можно было что-то сказать хорошее об этом доме, так только то, что, поселившись в нем, каждый старался бы проводить как можно больше времени вне его стен, на свежем воздухе, что, конечно, полезно для здоровья.
Джорджетт этот коттедж сразу не понравился своей теснотой и затхлостью; когда же выяснилось, что ей придется все время проводить с кузеном, к тому же без горничной или компаньонки, Джорджетт всерьез пожалела о том, что сюда приехала. А ведь Рандольф, которого она помнила, аскетом никогда не был… Он любил комфорт и, насколько ей помнилось, коттеджам всегда предпочитал нарядные особняки с мраморными залами и целой армией слуг. Джорджетт подозревала, что аскетизм (или скаредность) Рандольфа был вызван скорее финансовыми причинами, чем кардинальным пересмотром мировоззрения.
Впрочем, у нее создавалось ощущение, что этот бледный, вечно насупленный молодой человек теперь совсем не тот кузен Рандольф, товарищ по играм, которого она знала в детстве. Когда-то они были лучшими друзьями, но с тех пор, как четыре года назад Рандольф уехал учиться в университет, а ее выдали замуж, они виделись лишь изредка. «Хотя, – думала Джорджетт, подскакивая на ухабах в тряской коляске, – возможно, увлеченность науками так сильно повлияла на кузена, что этот дом теперь как нельзя лучше подходит этому новому Рандольфу. И действительно, что делает ученый-ботаник летом? Бродит по окрестным лугам и изучает пестики, тычинки и прочие части растений, а не торчит в четырех стенах. Зачем же тратиться на пристойный дом?»
– Ты уверена, что не можешь вспомнить, как его зовут? – в очередной раз спросил Рандольф, останавливая коляску перед строением, которое он назвал в письме летней резиденцией.
Джорджетт прикусила язык, чтобы не сказать кузену что-то обидное, то, о чем впоследствии придется пожалеть. Рандольф отчего-то решил, что научный подход, столь полезный при изучении растительного мира, применим и к ней, его кузине. Кажется, даже котенку успели опротиветь бесконечные вопросы Рандольфа, формулируемые по-разному, но, по сути, повторяющиеся. Котенок, пригревшийся у Джорджетт на груди, завертелся и жалобно замяукал.
Нет, она не знала, как зовут таинственного шотландца, и это означало, что она не знала собственной новой фамилии.
– Я не помню, как его зовут. Точно так же как не помню ни второго, ни третьего стакана бренди, что пила вчера, – в раздражении проговорила Джорджетт.
Из-под навеса конюшни вышел сутулый мужчина средних лет и помог ей спуститься с подножки коляски. Рандольф решил, что с его домашним хозяйством справится один этот человек, служивший также дворником у хозяев усадьбы. Имелась еще кухарка, приходившая в коттедж через день. Дворник был из местных, и у него тоже была борода – как и у того, в гостиничном номере. Похоже, шотландцам вообще нравились бороды. Дворник-слуга чистил конюшню и приносил поленья для камина и плиты, но со слоем пыли на мебели в палец толщиной он не мог справиться.
Ступив на чавкавшую глину немощеного двора, Джорджетт поймала себя на мысли, что причина, по которой Рандольф так жаждал поскорее обзавестись женой, вполне очевидна: с таким слугой холостяцкое существование никому не в радость.
– Доброе утро, – сказала Джорджетт слуге и даже улыбнулась.
Слуга скосил взгляд на Рандольфа, вылезавшего из коляски. Этот мрачный шотландец наверняка задавался вопросом: где же они с кузеном пропадали всю ночь?
– Рад видеть, что вы вернулись живой и здоровой, леди Торолд, – ответил наконец бородач.
Джорджетт болезненно поморщилась. Еще вчера ее звали именно так. Она привыкла считать себя леди, и будущее ее было понятным и предсказуемым. И оно вполне ее устраивало. Оставленное ей по завещанию наследство позволяло не думать о том, где раздобыть денег на хлеб насущный, и впереди у нее была целая жизнь, свободная от уз брака. Трудный же период жизни с непредсказуемым и склонным к пьянству мужем остался позади. Конечно, временами ей бывало одиноко, но этот минус вдовьего существования перекрывался множеством плюсов. Траур наконец закончился, и пришла пора почувствовать вкус обретенной свободы.
Все бы так, но сегодня Джорджетт уже не могла с уверенностью сказать, кто она теперь и что ее ждало. Как бы там ни называл ее слуга, она больше не леди Торолд. Более того, если она не ошибалась в своих подозрениях относительно того, как вела себя этой ночью, то она теперь даже и не леди. Теперь все изменилось. И главное – изменилась она сама. Хотя очень хотелось думать, что все осталось по-прежнему.
Джорджетт не стала поправлять слугу и спросила:
