Джози Литтон - Мечтай обо мне
С минуту Вулф смотрел на нее, как на помешанную.
— Крохотный шанс? Речь идет о воинах, призванных защищать чужие жизни, твою в том числе. Они должны уметь сражаться.
— И что же? Таких не грешно убивать? А ведь у них семьи, дети! Что теперь с ними будет?
Викинг залюбовался гневным румянцем на щеках Кимбры, яростным блеском ее глаз. Она была великолепна и по-прежнему слишком идеальна.
— Это всецело зависит от твоего дорогого братца, от того, решит ли он помиловать кормильцев.
— Что ты этим хочешь сказать? — спросила Кимбра на полтона ниже.
— А то…
Он стиснул кулаки, но заставил себя их разжать. Не хватало еще так раздражаться из-за женщины!
— А то, что мы оставили стражу связанной с кляпами во рту. Им не на что жаловаться, кроме шишек на голове.
Кимбра подумала, что неправильно истолковала услышанное. Она не часто прибегала к норвежскому с тех пор, как странствующий монах, что научил ее этому языку, отправился из Холихуда дальше по свету. Сам он изучил его в те годы, когда нес слово Божье варварам северных земель. Какие истории он рассказывал! Кровь стыла в жилах.
— Вот уж не думала, что ты не решишься убить.
— Куда уж мне, грязному варвару, — сказал Вулф, и его щека дернулась.
— Я совсем не это имела в виду!
Он не поверил. Впервые в жизни — снова впервые! — кто-то счел Кимбру лгуньей, обычно люди верили каждому ее слову. Она смотрела на мрачный профиль Вулфа и думала, как бы его убедить. И спрашивала себя, почему ее так задевает его недоверие.
В последующие дни все повторялось почти в точности. Каждое утро Вулф приносил пленнице еду и воду для питья и умывания. Она подозревала, что получает воды больше, чем любой другой человек на судне, но не находила в себе сил отказаться.
Когда с утренним ритуалом бывало покончено, Вулф провожал девушку на палубу. Все эти дни погода была хорошей. Однако молчание и невозможность как-то себя занять действовали на нервы. Команда, включая капитана, почти все время проводила на веслах. Викинги были не только привычны к физической нагрузке, но как будто даже рады всякой возможности лишний раз потрудиться.
Поскольку до сих пор Кимбре не приходилось так долго находиться в чисто мужской компании, она испытывала вполне естественное любопытство к своим спутникам. Она заметила, что с ней они держались совсем иначе, учтивее, чем друг с другом, но не знала, относится это к любой женщине или только к леди. Так или иначе, между собой они общались в простецкой форме. Не то чтобы Кимбра прислушивалась намеренно, просто на столь ограниченной территории ничто не проходило незамеченным. Первое время она смущалась и краснела от весьма откровенных выражений, потом, с неожиданной быстротой, привыкла и пропускала их мимо ушей. Точно так же она научилась не шарахаться, когда кто-то из мужчин спокойно пускал за борт струю. Она просто отводила взгляд.
«Держаться учтивее» означало в данном случае не навязывать своего внимания. Единственный, кто общался с Кимброй, был Вулф. С того памятного разговора он больше не упоминал ни о письме, ни о том, что ее ждет. Девушка подумывала о том, чтобы подступить к нему с расспросами, но предпочла неведение правде, которая, быть может, сокрушила бы ее.
Ей хватало пищи для размышлений. Неужели в ночь ее похищения в Холихуде никто не пострадал? Так хотелось, чтобы это было правдой. Ее пугала мысль о том, как отреагировал брат на то, что гарнизон не сумел уберечь его сестру. Кимбра мысленно отшатывалась от неизбежной ярости Хоука, как от десятибалльного шторма. Она любила брата всем сердцем, глубоко уважала его, но признавала за ним способность к безжалостной расправе, а потому, хотя и рвалась душой к свободе, не позволяла себе молить небеса о спасении. Это было возможным только ценой кровопролития. И она этого боялась.
Девушка не страдала от заточения. В трюме появился другой, более мягкий тюфяк, так что первым она укрывалась как одеялом, и ночной отдых перестал быть мучением. В пищу, правда, шли сушеные или соленые продукты (за исключением свежепойманной рыбы), зато ее было так много, что Кимбре ни разу не удалось доесть все, что ей приносили. Короче говоря, она ни в чем не знала отказа, если не считать одежды.
Ее мучила лишь одна проблема — как занять собственное время. На седьмой день, когда все та же рутина повторилась, Кимбра поняла, что не выдержит и закричит.
Словно вняв ее мысленной мольбе, случилось то, чего она ожидала очень давно.
Как обычно, Кимбра сидела на баке, подставив лицо бледным солнечным лучам и ни о чем толком не думая, когда к судну подлетела чайка. Девушка выпрямилась, словно от тычка, и вперила взор в птицу, что кружила над мачтой. Кто-то из викингов подбросил в воздух рыбью голову, чайка нырнула за ней, поймала и проглотила целиком. Чуть погодя появилась еще одна и тоже получила свою долю. Вскоре после этого Кимбра заметила, что на востоке линия горизонта приобрела темный оттенок и медленно вспучивалась.
Земля. Знак того, что путешествие подошло к концу.
Дремотное спокойствие разом слетело, мысли вернулись к тому, что лежало впереди. Брат Чилтон, странствующий монах, рисовал викингов в зловещих красках, так что в ее сознании возникали картины, озаренные пламенем костров, омытые кровью, непременно связанные с какими-то жуткими языческими ритуалами.
Все это странным образом не вязалось с тем, как дело шло до сих пор. Или Вулф планировал нечто ужасное и берег ее именно для этого? Прежние страхи вернулись с удвоенной силой.
От Вулфа не укрылась внезапная перемена в Кимбре: ее бледность, трепет и общая нервозность. Он был удивлен. Он предполагал, что ей не терпится снова оказаться на суше. Немного поразмыслив, викинг признал, что у пленницы все же были основания тревожиться. Он намеренно не заговаривал о своих планах насчет нее. Надеялся, что она решит покориться еще до того, как судно причалит к берегу.
Сообразив это, Вулф был раздосадован. Кимбра принадлежала к англосаксам, отважному, но непоследовательному народу, которому грозило бы полное истребление, не возьми король Альфред судьбу Англии в свои руки и не возглавь сопротивление датскому вторжению. Все это хорошо, но целый народ не должен полагаться на единственного лидера, не должен ставить свое будущее на одну карту. Викинги никогда так не поступали.
При мысли о родине лицо Вулфа просветлело. Довольно было даже короткой отлучки, чтобы в душе возникла невосполнимая пустота, сильнейшая тяга к земле своих предков. Вскоре они смогут согреться у родного очага и ощутят себя дома, но прежде неплохо причалить, размяться после недели на веслах и настрелять дичи. Рыба уже не лезла в глотку.
