Коллектив Авторов - Цифровой журнал «Компьютерра» № 119
Посади в наши ВУЗы, наши министерства и наши парламенты иноземных знатоков – и тут же дело встанет. Доворуют последнее, а проку всё равно не будет, думал Башмачкин, и петербургский ветер, пробираясь сквозь прорехи шинели, помогал сохранять хладнокровие.
Действительно, что немцу, французу или англичанину хорошо, для нас либо смерть, либо лишняя морока. Система рейтингов определяется так, как удобно им, а не нам. Что чревато ошибками и недоразумениями. В детстве поражали меня зарубежные полярники и нью-йоркцы. Нью-йоркцы ходят по всяким бродвеям, жалуются на несусветную жару, потеют и пьют непонятную кока-колу, напиток изменников и стиляг. А как не пить, если жара сто градусов! Поди, кока-кола кипит прямо в бутылке! Или полярники: кругом минус семьдесят пять, а они ходят, поплёвывают и слушают, замёрзнет ли плевок на лету.
Оказалось, что считают они на свой манер, методом господина Фаренгейта, по системе которого сто градусов равны нашим тридцати семи. Сто градусов в Нью Йорке – жарко, не поспоришь, но всё-таки вытерпеть можно. Тень, зелёный чай, соль на кончике ложечки…
Но когда в приказном порядке мы с миллиметров ртутного столба перешли на гектопаскали, было не до смеха. Ладно, погода, она сама по себе, мы сами по себе, остаётся лишь приспосабливаться. Но и артериальное давление у больных пришлось считать в гектопаскалях. Мало того — в нашу больницу пришла партия тонометров со шкалой, градуированной в гектопаскалях (было, было!). И тут началось… Пациент привык, что для него крайние значения — сто пятьдесят и девяносто, а тонометр показывает двести на сто двадцать. Убеждаешь его, что это то же самое, рассказываешь о переходе на международную систему СИ, а пациент ни на грош не верит и думает: ага, совсем уморить народ хотят, сволочи.
По счастью, хватило политической воли (об уме не говорю) вернуться к ртутному столбу. Зато ввели летнее и зимнее время, что ещё полбеды, а потом летнее время приказали считать зимним. Мдя… Или глюкоза крови. Испокон веков считали её в миллиграммах на литр. Наглядность, физический смысл понятен каждому выпускнику ЦПШ. Вот литр, вот миллиграмм. Нет, перевели на моли. А что для человека моль? Шерстеядное насекомое в платяном шкафу. И только.
То есть каждому человеку ясно: и градусы Фаренгейта, и гектопаскали способны вызвать путаницу и неразбериху, взбаламутить воду для любителей особого рода рыбалки. То ж и с рейтингами. Какой Фаренгейт их придумал, какой Гектопаскаль тиражирует, какая, извините за выражение, Моль протаскивает? Сто семьдесят вторые по свободе прессы. А всего сто девяносто семь мест. Хуже нас только пятнадцать, даже меньше: своё место Россия делит с Зимбабве. В рейтинге репутации наши ВУЗы в сотню не входят.
Конечно, вся причина в неверной методе. Неправильные переводы граммов в литры или что-нибудь вроде этого. И уже слышны призывы людей, близких к власти: следует ввести свой, суверенный рейтинг. Дабы неповадно было клеветать на страну в целом и по частям.
Опыт уже есть. Продолжительность жизни, удручающе малая, подскочила за последние годы изрядно. Как? Благодаря чему? Даже если бы в России люди вообще умирать перестали (то есть абсолютно), не могла бы продолжительность жизни достигнуть объявленных высот!
Успокойтесь, говорят скептикам. Если вы крохоборы и буквоеды, в статистике ничего не понимаете, то вот объяснение: увеличилась не реальная продолжительность жизни, а ожидаемая. То есть ожидается, что родившийся сегодня младенец проживёт столько-то лет. Ясно? Через семьдесят лет приходите, проверим, насколько точны оказались наши ожидания.
Тут меня и осенило! Вот оно, слово: ожидаемое!
Чуть успокоюсь и вспомню старину. В советские время раз в месяц газета «Известия» публиковала на последней странице бюллетень «Официальный курс валют». Маленькую колоночку, пять на десять сантиметров или около того, набранную петитом. Доллар США стоил, в зависимости от колебаний рынка, то шестьдесят, а то и девяносто советских копеек. Официальное наполнение рубля равнялось 0,987412 граммам чистого, стопроцентного золота. Что-то ещё про фунты, кроны, марки и франки. Но гражданам идти в банк менять тысячу кровных рублей на 987,412 грамма абсолютного золота или на полторы тысячи долларов не стоило. Не этого от них ждали.
А ждали обратного: пусть несут килограмм золота или полторы тысячи долларов, тогда они получат тысячу рублей – если, разумеется, докажут, что владеют золотом и валютой законно. Добровольно на подобную мену не соглашался никто, но если специалист возвращался из далёкой страны, где строил электростанцию или металлургический комбинат, получая за труд валютой, ему заработанное и меняли по объявленному курсу. Впрочем, позволяли тратить обмененное в специальных магазинах, где ассортимент был побогаче, чем в магазинах неспециальных, и частенько продавались сигареты «Честерфилд», бритвенные лезвия «Жиллет» и магнитолы «Шарп».
Как смотрели на тот курс иностранные банки, не знаю, а воображение буксует. Нет опоры под колёсами. Могу лишь предположить, что никак не смотрели. Ни к чему он им.
Так вот, следует ввести такой же рейтинг для всего. Для начала прорейтингуем ВУЗы. В чём мерить ВУЗ? В ноблях! Нобли – моё открытие, и, надеюсь, нобль встанет в один ряд с ампером, омом и прочими величинами. Что такое нобль? Нобль – это коэффициент вероятности того, что выпускник ВУЗа станет лауреатом Нобелевской премии. Рассчитывается просто (в чём и прелесть системы): в числителе – количество лауреатов Нобелевской премии из выпускников данного ВУЗа. В знаменателе – общее число выпускников данного ВУЗа. Чтобы число получилось красивое, умножим результат на тысячу. Или на десять тысяч, это можно вынести на обсуждение общественности.
В результате узнаём, что рейтинг Гарварда — два нобля, Сорбонны – полтора, а Массачусетского технологического – три с половиной (само собой, рейтинги и ВУЗы условны, как выигрышные билеты на рекламе лотерей).
Но это не всё, далеко не всё. Моё предложение гораздо глубже, чем примитивное деление с умножением. Действительно, на что ноль не дели и на что ноль не умножай, рейтинг подавляющего большинства российских вузов останется нулевым. Вот тут-то вступает в действие вторая часть предложения: в числитель следует ставить не действительное число выпускников – лауреатов Нобелевской премии, а ожидаемое! Ожидаемое, понимаете? Мы-де ожидаем, что за последующие семьдесят лет из стен Воронежской Медакадемии выйдет сорок пять нобелевских лауреатов! И тут же курс всяких гарвардов и массачусетов падёт к ногам Воронежской Медакадемии, как пал курс доллара к рублю в бюллетене банка СССР от тысяча девятьсот шестьдесят второго года.
Это лишь пример — уж очень я за Воронежскую академию переживаю, сплю и вижу, как вытащить её из… ну, вдаваться в детали нужды нет. Точно так же будут введены рейтинги коррупции: путём применения коэффициента ожидания. Ожидаем, что через семьдесят лет подношения в той же медакадемии сведутся к букету цветов в день экзаменов.
Аналогично и с инновациями (ожидаем, что через семьдесят лет в Сколкове…), и с рабочими местами, и с конкурентоспособностью картошки, да с чем угодно!
Сразу вернётся гордость за страну, и Акакий Акакиевич перестанет бесплодно грустить. А будут ли обращать внимание на наши суверенные рейтинги учёные Великобритании, абитуриенты Норвегии, картофелеводы Турции или банкиры Китая, дело десятое.
К оглавлению
Голубятня-Онлайн
Голубятня: Обочина для большинства
Сергей Голубицкий
Опубликовано 03 мая 2012 года
Как-то незаметно случилась смена декораций и нет сегодня более потешного зрелища, чем наблюдение за поведением отставших от поезда и застрявших на перроне айти-путешественников, которым ничего не остается кроме сублимации своего несоответствия новым реалиям посредством розыгрыша сценок, навеянных старым добрым анекдотом про Василия Ивановича (сперва опрокинув литр ханки, а потом: «Петька, ты меня видишь? Нет? Я тебя тоже! Вот и замаскировались!»).
Когда в ноябре 2009 года я торжественно отправлялся в плавание по загадочным и стрёмным водам Надкусана — по тому времени все это еще смотрелось экстравагантной экзотикой. Вопреки тому, что еще до меня на новую волну перестроилась значительная часть творческой интеллигенции, можно было смело вещать о маргинальности и даже отпускать кислые намеки в адрес нетрадиционной сексуальной ориентации «схизматиков от компьютерного мейнстрима» (тем более, что корпоративная политика Apple с ее легендарно теплым отношением к мужеложеству тому всячески потворствовала).
Затем медленно, но как-то очень верно в лоно Надкусана потянулись тонкими струйками матерые компьютерные гики и технотронные гоблины. Символической отмашкой для окончательной смены декорации на айтишной сцене для меня стала миграция на Mac OS X моего давнего друга и безукоризненного авторитета в гоблинской науке Влада Дмитренко.
