Журнал Современник - Журнал Наш Современник 2007 #3
Николай Сергеевич и я участвовали также в работе Совета по культуре, который собирался в 1993 году в Доме Советов при Руслане Хасбулатове. К сожалению, этот Совет просуществовал недолго в силу известных трагических событий.
Николай Сергеевич принимал происходившее в стране близко к сердцу, покупал и штудировал множество газет, слушал российское и зарубежное радио, смотрел разнообразные телепередачи и всегда как-то по-особому осмысливал узнанное, новостями спешил поделиться — то в часовом разговоре по телефону, то при личной встрече. В том, что власть либеральных реформаторов, называвшихся тогда “демократами”, недолговечна, он никогда не сомневался.
Лебедев — русский человек
Основой мировоззрения Лебедева был патриотизм, он ощущал себя и свою музыку частью русской жизни. Как невозможно представить рыбу, живущую вне воды, так и композитора Лебедева, творящего вне России.
В 1972 году, когда он еще учился на IV курсе Ленинградской консерватории, туда приехала делегация шведских музыкантов — профессор по композиции и с ним несколько студентов. Профессор предложил Лебедеву после окончания обучения переехать в Стокгольм и преподавать там в консерватории. Ему тут же стали завидовать (тогда ещё почти все считали, что на Западе “земля обетованная”). Но он сразу твердо отказался. Жена спросила его, почему он не хочет ехать. Ответ был оригинальным:
“На Западе процесс искусства давно окончен. Коммерция его погубила окончательно. А в Швеции процесса искусства и вовсе никогда не существовало. Если я когда-нибудь по какой-либо причине перестану писать музыку, то лучше уеду к тебе на родину в Херсон и буду с твоим папой выращивать на даче розы. Это единственное занятие, которым я смогу заниматься с удовольствием и в приятном обществе”.
Патриотическая направленность творчества Лебедева выражалась, в частности, в обращении только к национальным сюжетам. Музыку он писал исключительно вокальную, так как считал, что наш национальный жанр — хоровое пение, как народное, так и церковное.
Лебедев — русский композитор, опирающийся на национальную традицию, суть которой составляет православная гуманистическая направленность, то, что иностранцы называют “загадочной русской душой”.
Когда-то Мусоргский в одном из писем высказал опасение: “Канкан нас забьёт”. Чтобы этого не случилось в наши дни, нужно что-то противопоставлять всевозможным проявлениям умственной импотенции — всем этим “инсталляциям”, “детям розенталя” и “шедеврам”. Произведения, смакующие “дно” человеческих отношений, были Лебедеву глубоко чужды и вызывали у него отвращение. Его сочинения — достойное противопоставление этому упадочническому “творчеству”.
Лебедев — православный человек
Я не считаю себя вправе говорить о вере Лебедева и его жизни в Церкви, но то, что он был настоящим православным христианином в жизни, для меня не подлежит сомнению. В данных заметках я ограничуcь православной темой в его творчестве.
Интерес к православной музыке был присущ Лебедеву с юности. Он часто ходил в действующие храмы Ленинграда. Во время обучения музыке Николай Лебедев и Ирина Давыдова ездили в фольклорные экспедиции в русские деревни. Там им открылся целый мир народной культуры и народного хорового пения. Николай обязательно узнавал, где сохранились действующие церкви, и старался туда попасть. Часто для этого ему приходилось преодолевать по бездорожью по пять — десять километров. Церкви обычно были деревянные, иконки в них бумажные, вся паства — несколько старушек. Тем не менее церковная служба производила на него сильное впечатление.
С 1977-го по 1980 годы Лебедев несколько раз отдыхал в Печёрах Псковских и почти всё время проводил в знаменитом монастыре, слушая пение и колокольные звоны, проникаясь духовной атмосферой этого святого места.
Вот запись Лебедева в дневнике, относящаяся к 1970 году: “Все виды искусств, включая и светскую музыку, не обошли религиозную тему. Достаточно вспомнить монолог Сусанина “Чуют правду…” из оперы Глинки, написанный в форме молитвы. Пример этот не единичен…” И далее: “Для крестьянства характерен так называемый духовный стих, представляющий собой синтез церковного песнопения и народной песни”.
В одном из своих интервью он прямо говорил: “У всякого времени свои радости и беды, свои молитвы. Как можно было в нашу трагическую эпоху не обратиться к Богу? Трагический аспект моей “Литургии” — он от нашего времени. Кроме того, в православии для нас, русских, есть ещё и проявление национальной идеи, идеи всеобщего объединения по вере”.
Там же Лебедев назвал своими предшественниками и даже учителями церковных композиторов прошлого: “Как автор хоровой музыки, я, конечно, не мог не ощутить на себе влияния свиридовского творчества, а оно, в свою очередь, восходит к Рахманинову. Но самое непосредственное воздействие я испытал со стороны Павла Чеснокова, которого мог бы назвать даже одним из своих учителей. Его музыка очень выпукла, образна, драматургически точно выдержана.
Чесноков прекрасно, может быть, лучше всех духовных композиторов понимал дух и смысл литургии, смысл молитвы. В отличие от Рахманинова — художника, постоянно испытывавшего влияние светского окружения, Чесноков как регент и выходец из духовной среды очень хорошо чувствовал и тонко передавал молитвенное настроение. В этом — секрет необычайно сильного воздействия его церковной музыки.
Этим объясняется и стопроцентный её контакт с публикой. Если музыку Рахманинова мы воспринимаем благодаря совершенству формы, красочности палитры, то при восприятии песнопений Чеснокова слушатель полностью отрешается от этих проблем, целиком отдаваясь воздействию выраженного в музыке молитвенного настроения, особой — духовной — чувствительности. Считаю, напрасно церковники упрекали его за пышность, чрезмерную чувствительность”.
Упрёки критиков, осуждавших Чеснокова и Гречанинова за преувеличенную эмоциональность, “оперную” напыщенность стиля, неуместную, по их мнению, в духовной музыке (эту точку зрения разделяют и некоторые из наших современников), Лебедев считал несправедливыми: “Чесноков, Гречанинов страдали более от сухих регентов, чем от претензий малоодарённых композиторов-графоманов, композиторов-гармонизаторов канонических распевов. А теперь их, равно как и всех других авторов музыки, рассчитанной на подлинно духовный, непосредственный контакт со слушателями, осуждают композиторы, музыканты, которые свои модернистско-эстетические устремления и средства, наработанные в светской музыке, пытаются перенести в музыку церковную…”
Но Лебедев не был и рабом церковной традиции, он не считал, что чем ближе музыка к глубокой старине, тем лучше: “Для русской духовной музыки важна, конечно, и византийская традиция, прерванная в петровскую эпоху. Возрождение её произошло на рубеже XIX и XX веков. Однако ретроспекции к знаменному распеву мне не нужны. Они интересны как музейный документ, их полезно слушать, но если все начнут писать в стиле знаменного распева, это будет очень скучно. Я считаю необходимым исходить в своём творчестве из достижений нашей духовной музыки начала XX века, а не возвращаться к её средневековым истокам”.
На замечание, что другие современные композиторы используют знаменный распев, Лебедев возражал: “Они дают старинные распевы в очень опосредованном, переработанном, живом виде, а простое цитирование мне представляется мертворождённым”.
Вскоре после переезда в Москву Лебедев познакомился с хоровым дирижёром Валерием Максимовым. Чутьё музыканта и потомка регентов подсказало Максимову, что призвание Лебедева — писать духовную музыку. По просьбе Максимова Николай Сергеевич написал три номера из “Литургии святого Иоанна Златоуста”. Максимов же и стал первым исполнителем духовных произведений Лебедева.
После этого духовная музыка стала основным жанром в творчестве композитора до самой смерти. Им написаны “Литургия”, “Всенощная”, “Святые Страсти Господни” и ряд других сочинений, в том числе “Акафист преподобному Тихону Лусскому, всея России чудотворцу” в честь возрождения основанного им в 1498 году Свято-Николо-Тихонова монастыря. Работал он и над акафистом одному из величайших и наиболее почитаемых русских святых преподобному Серафиму Саровскому. Прекрасную музыку сочинил Лебедев на два стихотворения Георгия Поляченко (“Ангел” и “Молитва”).
Его музыку полюбили и слушатели (некоторые приходили даже на репетиции), и исполнители. Знаменитый бас Большого театра Владимир Маторин, первый исполнитель партии диакона в “Литургии”, сказал: “Эта музыка производит настолько сильное эмоциональное впечатление, что я долго не мог начать её петь. От волнения в горле даже были спазмы”.
Я помню впечатление от первого исполнения “Литургии” Лебедева. Зал принял её восторженно, а я получил ответ на тот вопрос, который давно задавал сам себе: “Может ли современный композитор написать “Литургию” или “Всенощное бдение” так, чтобы любой православный человек сказал: “Это — ново, конечно, этого не было, но это — наше, это — православное”.
