Коллектив Авторов - Цифровой журнал «Компьютерра» № 150
Откуда взялось то, что мы сейчас воспринимаем? Никакие аргументы не позволяют логически опровергнуть и то, что этот мир нам лишь мнится (версия солипсизма), и то, что этот мир специально сделан кем-то какое-то время назад (целый спектр версий — от новомодных сейчас представлений о внешней причине Большого взрыва, согласно которым мир сотворён сколько-то миллиардов лет назад, до ортодоксального толкования Ветхого Завета, отводящих миру шесть с хвостиком тысяч лет, и даже до аргумента Госсе в версии Рассела, согласно которому мир во всей сложности и даже с нашими воспоминаниями о якобы существовавшем прошлом создан минуту назад). Увы, нельзя доказать ни существование, ни отсутствие реальности вне нашего взаимодействия с ней. Мы не можем установить истинную картину мироздания на основании логических доказательств.
Я из этого делаю вывод, что нам надо выбирать ту версию, которой нам будет удобнее пользоваться.
Конечно, бывают социальные ситуации, в которых за сомнение в версии сторонников какой-то партии или какого-нибудь пророка можно угодить то ли в камеру, то ли на костёр. В таких случаях для большинства людей самым удобным мировоззрением окажется предписанное сверху: оно менее всего мешает спокойно жить. А сейчас представим себе, пусть иллюзорную, ситуацию свободы выбора...
Мне ясен ответ. Действительность — это что-то внешнее, с чем мы взаимодействуем, что мы воспринимаем и к чему приспосабливаемся. Приняв это, мы будем приспосабливаться наиболее эффективно. И как только мы соглашаемся с этим, становится ясно, что процессы в нашей психике выросли из процессов в психике других животных, наших предков. То, что мы можем наблюдать, является результатом эволюции — не обязательно линейной. Вначале этот процесс шёл чрезвычайно медленно, а потом начал постепенно ускоряться; временами он, наверное, останавливался и даже оборачивался вспять. В нем были и свои революции. Не рискну давать их более-менее полный перечень, но предположу, что способность к рефлексии (взгляду на себя со стороны) и использование языка для описания действительности были серьёзными фазовыми переходами в нашей истории.
Всякая ли картина действительности, всякая ли познавательная модель органично совмещается с такой историей? Сомневаюсь. Зато ей соответствует понимание, что наше восприятие и познание действительности — часть нашего приспособления к ней. Мы приходим к тому, с чего начали. Сделав начальный выбор, мы попадаем во внутренне непротиворечивую картину действительности, все детали которой подтверждают этот выбор.
А что было бы, если бы мы сделали какой-то иной первый шаг? Мы попали бы в другую картину, и не факт, что она оказалась бы столь же непротиворечивой. Но перед тем, как мы внимательнее рассмотрим альтернативы, подчеркну, что наш выбор (онтологический адаптационизм) оказался очень удобным. Он начинается с по-настоящему первичного факта нашего бытия и восприятия. Он открывает картину действительности, которую, в целях нашей адаптации, можно развивать и конкретизировать. Один из способов такой адаптации называется наукой. Он реализуется вполне закономерно, не то что первичный выбор, относящийся к философии.
Когда мы находимся внутри научной картины мира (понятно, что я говорю только о естественных науках и математике; все прочие умопостроения проходят по иному ведомству), мы можем делать вполне логичные умозаключения, находить и следствия, и основания неких фактов и посылок. Но можем ли мы доказать научными методами существование той действительности, которую изучаем? После работ Дэвида Юма на это не приходится надеяться. А можно ли доказать, что наши представления о том, что мы изучаем, верны? Увы, после Карла Поппера не приходится надеяться даже на это.
Из сказанного вытекает, что научный механизм познания не имеет под собой надёжной основы. На одной лекции я объяснял это с помощью приведённого слайда. Казанский собор устойчиво стоит на надёжном фундаменте, надёжно опираясь на землю раскинутыми в стороны колоннадами. Галлюцинация Дали балансирует на хилых паучьих ножках. Храм науки, увы, висит и вовсе без опоры, словно барон Мюнхгаузен, вытаскивающий себя из трясины за волосы. Что замечательно, это нисколько не лишает науку её адаптивного потенциала!
Наука не имеет научно обоснованных оснований. Вас это огорчает? Ничего не поделаешь!
Интересный вывод: когда философы гордо сообщают, что без них наука невозможна, они выдают желаемое за действительное. Если бы наука нуждалась в философском обосновании, её бы не было! Мюнхгаузен тянет своей рукой себя за волосы. Наука устанавливает факт эволюции, открывает феномен адаптации и находит в нём своё основание. Но и до развития представлений об эволюции и адаптации наука могла развиваться без всякого основания или пользоваться то одним, то другим фундаментом — просто потому, что была полезной, адаптивной.
И если вам не нравится такой вариант решения онтологической проблемы, учтите, что остальные ещё хуже. Чтобы убедиться в этом, вернёмся к началу нашего рассуждения. Мы отказались делать априорные предположения о первопричинах. Попробуем иначе, примем предположение о Боге-Творце как о первопричине. Лучше ли такой фундамент для развития науки? Нет. Наука строится на представлении о действии естественных законов, а апелляция к Богу как первопричине требует чуда, то есть их отрицания.
Солипсизм? Я подробно разбирался с ним в уже процитированной колонке. Очень экономная и принципиально неопровержимая версия, которая, увы, оказывается дисадаптивной. Хотите — играйтесь с ним, пока среда позволяет вам такую забаву.
И, наконец, предположим, что существует некая «объективная реальность», мыслимая вне нашего любого, даже потенциального взаимодействия с нами, а значит, и вне нашего восприятия. Отлично. Строим на этом фундаменте науку и проверяем, соответствует ли она такому предположению... Не соответствует! И в микромире (принцип неопределённости Гейзенберга), и в мегамире (принцип антропности) версию об объективной реальности, независимой от наблюдателя, приходится отбросить. Фальсификация по Попперу, знаете ли...
Может, существование объективной реальности можно как-то доказать? Философ, которому я благодарен уже за то, что он подтолкнул написание этой колонки, убеждён, что это сделано. Посмотрите на картинку и прочитайте его победные реляции по поводу эксперимента, в котором она получена.
Человеку показывают картинку с попугаем (слева), а затем по активности нейронов зрительного центра мозга реконструируют, что же он видит (справа)
"Этими экспериментами закрывается (ликвидируется) гносеологическая основа субъективного идеализма. Доказано, что мыслительные образы однозначно соответствуют воспринимаемым объектам окружающего мира. «Стеклянная стена» ощущений между реальностью и сознанием оказывается разбитой. Если Юм мог вести речь о том, что любой объект есть лишь «пучок ощущений» и ничего иного кроме этого пучка сознанию не дано, то мы теперь можем посмотреть непосредственно содержание сознания другого субъекта и убедиться, что образ в его мозге соответствует объекту перед его глазами. Поскольку содержание сознания другого субъекта нам открыто, мы видим, что объект существует и в тот момент, когда тот субъект его не наблюдает. Всё". А.П. Гаврилов
Тут даже спорить в полную силу стыдно: это как драться с ребёнком. Автору этих строк кажется, что на одной картинке изображён попугай как Вещь В Себе, принципиально пребывающий вне человеческого восприятия, а на второй показано содержание чьего-то сознания. На самом деле, на картинке два изображения попугая. То, что одно изображение получено с помощью фотоаппарата (его сформировали сенсоры матрицы), а второе сделано Очень Сложным Устройством (его сформировали цепочки связей между клетками сетчатки и клетками зрительного центра коры) — несущественно. В полном соответствии с великим Юмом ничего, кроме «пучков ощущений», здесь нет. Для нас адаптивно предполагать, что этому образу соответствует некий действительный объект. Мы можем взаимодействовать с ним, изучать его, но всё, с чем мы имеем дело непосредственно, — лишь данные наших чувств, формирующие образ, принципиально отличающийся от оригинала.
Кстати, с точки зрения онтологии обсуждаемое исследование не дало нам ничего принципиально нового; оно замечательно с иной точки зрения. То, что ощущения разных людей часто согласованы, известно давно: там, где один человек видит попугая, другой чаще тоже видит попугая, а не русалку (хотя иногда — таки русалку, а иногда — непонятно что). Не надо ломиться в открытую дверь, доказывая, что попугай — часть действительности. Если мы хотим успешно адаптироваться к среде, это следует просто принять. К примеру, попугая можно добыть, съесть и пополнить свой запас энергии, повысив свою адаптивность. Но лучше не настаивать на тождестве попугая и его образа: попытки съесть образ будут дисадаптивными.
