Коллектив Авторов - Цифровой журнал «Компьютерра» № 199
Ну, если хочется жить в тишине, тогда что ж, тогда ладно, примирительно сказал я. Мне и самому здесь нравится, иначе что бы я тут делал. Но обстоятельства таковы, что мой максимум — месяц, много — два.
Действительно, рассуждал я по пути домой, пульсы жизни, они кому как. Ведь пульс в переводе на русский язык — это удар. Иной столько пульсов получил — живого места не осталось. Но как далеко можно зайти, уклоняясь от пульса жизни?
Иван обустроил быт по выкройкам семидесятых годов. Так и говорил мне: мол, хочу чувствовать себя в семьдесят девятом году. И поступал соответственно. У него не только компьютера не было, но и вообще предметов из двадцать первого века я не замечал. То есть обувь, одежда, носки всякие, лампочки сделаны были сегодня, но джинсы, они и есть джинсы, технология проверена временем. А вот телевизор был старый, ламповый, черно-белый, «Рекорд В-312», принимавший пару федеральных каналов. Видеомагнитофон «ВМ-12» с дюжиной кассет — «Цирк», «Чапаев», «Карнавальная ночь». Радиола «Ригонда» и много-много виниловых пластинок: «Самоцветы», «Ариэль», «Песняры» и «Звезды зарубежной эстрады». Кассетный магнитофон «Воронеж». Опасная бритва с длинным названием на лезвии. Электрочайник опять же старый, советский. Газовая плита (газ баллонный). Холодильник «ЗИЛ». И машина была оттуда, из советских времён, «ВАЗ 2121», хотя по виду — как новенькая.
Впрочем, может, так оно и было. Читал Иван традиционные бумажные книги, выписывал полдюжины журналов и три газеты: «Труд», «Советский спорт» и районную «Звезду». Иногда он сидел на крыльце и слушал магнитофон — «Битлз» или «Весёлых ребят», совсем как сельские пареньки в семьдесят девятом году. Порой я заходил к нему, и мы пили чай, пиво (только бутылочное «Жигулёвское») или — изредка — «Столичную» под килечку. Единственной уступкой веку был мобильный телефон — «на всякий пожарный», как объяснил Иван. За всё время, проведённое за чаем, разговорами или за шахматной доской, он не звонил ни разу. Мне он номера, кстати, не сообщил (да я и не спрашивал), потому и не уверен, что телефон был настоящим.
Нельзя сказать, что жизнь Ивана диктовалась отсутствием средств. Средства у Ивана были: не моргнув глазом, он при мне выложил тридцать тысяч за ящик коньяка, привезённого из уездного города молчаливым армянином. Тридцать тысяч за спиртное по деревенским меркам — безумство и мотовство. Коньяк оказался на уровне лучших советских стандартов, а пили мы его из пузатеньких гэдээровских бокалов. И книги Иван покупал хорошие, за большие тысячи. Редко, но покупал. И ещё он читал фантастику. Всякую — классическую и современную, утверждая, будто во все времена её писали одинаково плохо, зато интересно. А исключения (тут он, глядя мне в глаза, неопределённо улыбался) лишь подтверждают правило.
Я порой представлял Ивана то разведчиком на покое, то спецназовцем. Побуждало к этому и то, что он просил не фотографировать ни его самого, ни дом, в котором он живёт. Нет, он ни от кого не прячется, да прятаться в деревне и глупо, прятаться куда надёжнее в Москве. Просто ему не хочется оставлять следы на цифровых устройствах. Вот на плёночный фотоаппарат — со всей душой.
Признаюсь, аргумент показался мне надуманным, но я не настаивал. Не хочет так не хочет. Тем более что дом неподалёку схож. Так жили когда-то.
Наверное, не думали, что деревня опустеет до гулкости и вечерами из чёрных окон будут выглядывать вурдалаки. Иногда мечтал, что вот собрать бы в деревне сто или двести прекраснодушных семей да организовать Утопию на разумных началах, но реалистическая закваска побеждала. Не выйдет ничего. Вряд ли. Разве что кнутом. Но кнута и без того в истории России предостаточно, а толку-то…
Завидовал я Ивану? Если и завидовал, то не образу жизни, а уверенности, что он вправе жить как хочет. Уверенность дорогого стоит. Когда постоянно сомневаешься в каждом шаге, сомневаешься в праве на принятие решения, боишься последствий, а потому замираешь перед настоящим, словно лягушка перед ужом, уверенный человек не может не казаться образцом для подражания. Но ведь жить в деревне — его выбор, а не мой. А в чём — мой? В мечтах мне бы хотелось и одного, и другого, и третьего, и ещё компота, и потому часть жизни я и провожу в мечтах и фантазиях, сделав их профессией. Тоже неплохо.
С Иваном же случилось странное: в августе он вдруг сел в «Ниву» и уехал, ни с кем не попрощавшись. Ставни, однако, закрыл, на дверь повесил замок, а на почте мне сказали, что на второе полугодие подписки на газеты и журналы он не оформлял.
Возможно, он и в самом деле разведчик, и теперь на задании где-нибудь в Южной Америке. Или просто переехал в тысяча девятьсот семьдесят девятый год окончательно.
К оглавлению
Не пропивай глобус Родины, сынок!
Сергей Голубицкий
Опубликовано 16 ноября 2013
Сегодня наша киносуббота посвящена модному-премодному фильму Александра Велединского «Географ глобус пропил». Фильм мне посоветовали посмотреть читатели — за что большое спасибо: мыслей нароилось много :-).
Александр Велединский постучался в Храм Вечности больше всё-таки как сценарист: (сериалы «Дальнобойщики» и «Бригада»), хотя и режиссёром отметился крепко (дебютный «Анфан Террибль», что-то такое мистическое на мотивы чеченской войны «Живой»). Творческая биография, впрочем, в контексте «Географа» не важна, потому что, даже если бы Велединский не снял больше ничего за всю жизнь, всё равно бы запомнился лёгкостью стиля и органичностью картинки: «Географ» смотрится на одном дыхании.
Безусловно, заслуга столь положительного эффекта не только в работе режиссёра, но и во всех остальных компонентах фильма: изумительной игре актёров (причём — редчайшее явление! — всех — от мимолётного эпизода до каждой фигуры крупного плана), поразительной по правдоподобию сценографии, работе костюмеров, искусстве оператора и — наверное, в первую голову — совершенству сценария.
Фильма поставлен по одноимённому роману Алексея Иванова, писателя очень ярко звучащего и очень популярного (к сожалению, мне почитать ничего не довелось, но и оснований для сомнений в правомерности оценки, данной книгам Иванова профессиональными критиками, нет никаких). Перечислю несколько заголовков лишь романов (Алексей Иванов пишет ещё повести и рассказы) — и читатели сами подтвердят справедливость моих слов: «Общага-на-Крови», «Блуда и МУДО», «Комьюнити». Все корешки — согласитесь — на слуху.
Роман «Географ глобус пропил» был написан в 1995 году. Александр Велединский перенёс действие в наше время, однако в сюжете, в замысле, в идеях, в правдоподобии не изменилось ровным счётом ни грана: отражение жизни (условно эту жизнь можно обозначить так же, как поступил герой книги/фильма учитель географии Виктор Сергеевич Служкин, выведя мелом на доске — «Родина, сынок») устрашающе точно по беспросветности и безнадёжности.
Теперь позвольте разговор непосредственно о фильме завершить (вердикт по нему однозначен: смотреть нужно непременно, если не ради идей, то хотя бы для наслаждения игрой Константина Хабенского, Елены Лядовой, Евгении Хиривской, Анны Уколовой, Александра Робака, а также юных Андрея Прыткова и Анфисы Черных) и перейти к идеологической (идейной) составляющей фильма.
Разумно предположить, что Александр Велединский ничего оригинального в идею книги Алексея Иванова не внёс и даже сохранял её с трепетной осторожностью. Оно понятно: идея «Географа», похоже, определяет львиную долю популярности романа, которую режиссёру по понятным причинам очень хотелось прописать и в активы собственного творения.
Если коротко: то идея фильма (о романе не буду поминать ради чистоты эксперимента, ибо не читал) чудовищна. Скажу больше: это одна из самых омерзительных и самых вредных идей, какие только отравляли русскую нацию на протяжении последней четверти века. По крайней мере я другой такой проказы не знаю.
«Географ глобус пропил» — это ироничная (и самоироничная до уничижения) история тридцати-с-гаком-летнего интеллигента-ничтожества. Неудачника, циника, лжеца, лицемера, конформиста, труса, пьяницы, который телепается по жизни — вот уж когда слово приходится тютелька в тютельку! — как говно в проруби.
Учитель Служкин (имя безусловно говорящее) в гениальном исполнении Хабенского предстаёт перед зрителем полноценной метафорой угробленной жизни: на подходе сорокушник, за плечами ноль достижений: жена с малолетней дочерью, которых нечем кормить (по гордо-ироничному признанию героя: на покупку советской машины на зарплату при отказе от еды и питья уйдёт 150 лет), абсолютная деградация личности, даже не пытающейся скрыть своего ничтожества за трюизмом алкоголизма и chain-smoking, круговая оборона случайного траха, трусливые, но, слава богу, ещё находящиеся под контролем разума, мысельки о педофилии, абсолютная профнепригодность, вопиющее непонимание смысла и технологий учительского ремесла (уроки Служкина — это чтение вслух учебника географии и принудительное конспектирование бубнежа учениками) и т. д.
