Коллектив Авторов - Цифровой журнал «Компьютерра» № 197
И российское, и украинское общество сейчас расколото на части. Мы болезненно воспринимаем маркеры «неправильных своих», чувствуем иррациональное раздражение, вызываемое этими маркерами, и ищем способы его рационализировать. Вероятно, значительная часть потрясающих наши общества дискуссий коренится в примитивных врождённых программах, обеспечивающих нашу изоляцию от чужаков.
Одна из самых старых и самых поучительных историй о маркерах, отличающих своих от чужих, содержится в Книге Судей. Поучительнее всего реконструирует эту сцену Фейхтвангер в книге, которую я искренне считаю великой. Я говорю о романе «Иеффай и его дочь» (в переводе Евгения Захарина, который я цитирую дальше, — «Ифтах и его дочь»; переводчик использует еврейские имена, а не продолжает традицию русских переводов Библии). Если не читали — прочтите, эта книга доступна в сети. Благодаря этому роману я понял кое-что важное относительно идеи Бога. У Фейхтвангера акцент сделан на том, что речевой маркер понадобился не для борьбы с врагами, а для предательского уничтожения союзников. Галаадитяне, одно из колен Израилевых, воевали с аммонитянами — и в решающий момент получили необходимую помощь от другого колена, эфраимитов (ефремлян в более привычной трактовке). Галаадитяне и эфраимиты, по сути, — один народ; чуть позже, когда Ифтах станет судьёй Израильским, он объединит их, хоть и ненадолго, под своим руководством. Но в описываемый момент галаадитяне, предводительствуемые Ифтахом и его любимцем Эмином, не поделили с эфраимитами честь победы над врагами, что и привело к братоубийственной резне.
«…вместо слова “река” караульный употребил слово “шибболет”, что означало “небольшой, мелкий водоём”, что было оскорбительным для Иордана. — Вода сошла, и здесь, у переправы, Иордан превратился в шибболет... Расчёт был прост. Караульные добивались, чтобы люди Эфраима назвали Иордан шибболетом, произнеся вместо “ш” звук “с”. И добились, наконец. — Да, мы хотим пересечь “сибболет”, — подтвердили эфраимиты. Бойцы Эмина обрадовались. — Ну, попробуйте ещё раз, скажите слово правильно: “шиб-бо-лет”! — издевались они. Безоружные воины Эфраима предприняли вторую попытку. Но их снова постигла неудача. — Вы — воины Эфраима. Вы пытались обмануть нас! — заключил караульный. Он подал знак, эфраимитам раскроили черепа и бросили их тела в Иордан.
Эмин, рассказывая Ифтаху, что происходило у брода, смеялся. Вместе с ним смеялся и Ифтах» (Лион Фейхтвангер).
Почему важно, были ли люди на переправе скрытыми врагами или преданными союзниками? Борьба с врагом в логике войны оказывается оправданной, но обычно (кроме специфических случаев опознания шпионов и диверсантов) не требует «зацепок» вроде характерных особенностей произношения или внешности. «Шибболет» и иные маркеры нужны, чтобы опознать «неправильных своих», а не очевидных «чужих».
Вам понятно, что «неправильных своих» ненавидят сильнее, чем чужих? Не буду ссылаться на прописные истины экологии, свидетельствующей, что острота конкуренции возрастает по мере сближения экологических ниш. Приведу лучше ещё один литературный пример, из «Все течёт» Гроссмана. Кстати, этот фрагмент помог мне когда-то приблизиться к пониманию личности В. И. Ульянова (Ленина).
«Одна из воспоминательниц описывает, как в Швейцарии отправилась в горы на воскресную прогулку с Владимиром Ильичом. Задыхаясь от крутого подъёма, поднялись они на вершину, уселись на камне. Казалось, взгляд Владимира Ильича впитывал каждую чёрточку горной альпийской красоты. Молодая женщина с волнением представляла себе, как поэзия наполняет душу Владимира Ильича. Вдруг он вздохнул и произнёс: “Ох, и гадят нам меньшевики”» (Василий Гроссман).
Действительную ненависть Ленина вызывает не кровавый царизм, его стратегический противник, а социал-демократы, отличающиеся своей оценкой тактических вопросов. И наверняка между большевиками и меньшевиками были важные для них самих маркерные различия — свои «шибболеты».
Сплошь и рядом неприятие «неправильных своих» оказывается неадекватно, иррационально сильным. Причина такой эмоциональности — врождённая склонность к ксенофобии. Это результат того, что отбор поддерживал парохиальный (приходской) альтруизм, о котором мне уже приходилось рассказывать. С приходским мышлением («свой» — «чужой») связаны и самые возвышенные, и самые низменные черты нашей натуры. Особо остро проблема стоит тогда, когда нужно распознавать «неправильных своих», которые, конечно же, хуже, чем просто «чужие». Помните рассуждения одного известного представителя спецслужб о грани, разделяющей «врагов» и «предателей»?
Мы живём в сложном мире, где перепутаны разные люди. Мы сталкиваемся с самыми разными маркерами, которые, осознанно или нет, определяют наше к ним отношение. Я приведу пару примеров, болезненных для меня самого.
Медицинский факультет нашего университета набирает по нескольку сот арабских студентов в год. Недоучившись у нас, в силу каких-то своих законов они получают возможность завершить образование в Западной Европе. Большинство из них у нас откровенно не напрягаются, попросту пересиживая время. Обучение у них ведётся на английском языке, но некоторые из них не знают и его. Мои коллеги читают в этих арабских группах биологию, и по нашему факультету ходят арабские группы. Они громко говорят и хохочут, не обращая внимания ни на что. Если такая группа стоит в коридоре под дверями аудитории, где идут занятия, ни преподаватель, ни студенты в этой комнате не слышат сами себя. Ни просьбы, ни угрозы, ни ругань практически никогда не помогают.
Выходим мы как-то с моей женой (она тоже преподаёт в нашем университете) в коридор — и видим, как впереди нас из аудитории выходит группа арабов. Им весело, они открывают зонтики и медленно шествуют под ними по университету; мы возмущённо переглядываемся. Я сворачиваю на лестницу и ухожу с этого этажа, а жена, которая идёт в том же направлении, что и они, вынуждена их обогнать (кстати, добиться, чтобы они дали пройти, — тоже нетривиальная задача). Потом она рассказала, что они шли за ней, свистели и улюлюкали.
Расстроенная и возмущённая жена недоумевала, чтгде-нибудькакие-нибудьо вызвало такую реакцию арабских студентов. Моя версия такова. В их культуре молодая женщина может находится в публичном месте только с мужем, отцом или старшим братом. Если она идёт сама — это женщина лёгкого поведения. Правильный мужчина должен её презирать, а она обязана выполнять все его прихоти. Находясь в стране с совершенно иными представлениями, да ещё и не , а в университете, наши арабские гости не считают нужным вносить в своё поведение коррективы. Испытывая моральные страдания на занятиях, которые ведут женщины-преподаватели, они отыгрываются на других молодых женщинах (хотя хамить своим преподавателям всё-таки побаиваются!).
А теперь догадайтесь, какие я чувствую эмоции, услышав в коридоре характерные арабские интонации. Какой уж тут «шибболет»!
А наш факультет год от года набирает все большее количество студентов из Туркменистана. Они учатся по контракту, доучиваются до получения бакалавра и отбывают на родину. Увы, желая заработать на контрактниках, университет допускает туркменских студентов к учёбе, даже если они не знают русского или украинского (а чаще всего и английского) языка. В результате их обучение превращается в профанацию. Самих туркменских студентов это устраивает, руководителей их землячества — тоже, а университетское руководство с этим мирится (платили бы деньги, которые остро нужны для затыкания дыр в бюджете). В результате на курсе появляется прослойка студентов, которая не хочет ничего делать, прячась за действительным или имитируемым незнанием языка. Вы понимаете, что это разрушает образовательную среду, мешая учиться всем остальным?
Меня особенно возмутило, когда от одного из туркменских студентов, который действительно старается учиться, я узнал, что к нему предъявляют претензии другие представители его страны: выполняя требования преподавателей, он подставляет своих земляков, показывая, что и те могли бы что-то делать!
Теперь вы поймёте эмоции, которые испытывает преподаватель, входя в аудиторию, где половина студентов — граждане Туркмении. Что делать с этими эмоциями, я скажу чуть позже, а пока приведу ещё пару аналогий, одну — из сферы образования, а вторую — относящуюся к серьёзным проблемам внутренней политики.
Ещё один образовательный пример из украинских реалий. Мне приходилось оказываться в компаниях преподавателей со всей Украины. Одна из больных тем — жалобы на плохих студентов. Преподаватели из русскоязычных вузов Восточной Украины, пересказывая поразившие их своей безграмотностью и неадекватностью реплики негодных студентов, цитируют их на украинском языке. Преподаватели из украинскоязычных вузов Западной Украины будут цитировать особо тупые реплики по-русски. Украинскоязычность в русскоязычном вузе и русскоязычность — в украинском уже успели стать маркером неадекватности.
