Газета Завтра - Газета Завтра 777 (41 2008)
Сообразуясь с собственным чувством построения программы, Плетнев и на этот раз завершил концерт на более светлой ноте, сыграв редко исполняемую Симфонию N5 в 4-х частях, которая была создана 19-летним композитором. Написанная в моцартовском стиле, что так бесило его учителя Сальери, симфония так и искрится полнотой жизни, непосредственностью и радостью творчества, естественными состояниями духа юного гения. Чувство меры и такт позволили исполнителям и здесь не переусердствовать ни в чем и сыграть так, что сами собой в памяти всплыли слова незабвенного нашего Пушкина: "Из наслаждений жизни одной любви музыка уступает, но и любовь — мелодия!"
Владимир Бондаренко ЗАМЕТКИ ЗОИЛА
Владимир Сорокин со своим новым романом "Сахарный кремль" будто подгадал к началу осетинских событий и резко отрицательной реакции всего западного мира на поведение России. Псевдопатриотическое руководство, состоящее из чекистов, полная международная изоляция, плавное соединение чекистов, патриотов и Светлого Праздника Рождества Христова, некая православная опричнина, постепенная китаизация населения — что это, как не современная Россия?
"Растёт, растёт Стена Великая, отгораживает Россию от врагов внешних. А внутренних — опричники государевы на куски рвут. Ведь за Стеною Великой — киберпанки окаянные, которые газ наш незаконно сосут, католики лицемерные, протестанты бессовестные, буддисты безумные, мусульмане злобные и просто безбожники растленные, сатанисты, которые под музыку проклятую на площадях трясутся, наркомы отмороженные, содомиты ненасытные,.. оборотни зловещие, плутократы алчные…" и так далее. И не понять, как автор сам к такому государственному устройству относится: может, мечтает о нём. Конечно, ирония проглядывает, но, скорее, не к идее православно-чекистской, а по отношению к героям, которые (как и в жизни нашей ) сплошь циники и лицемеры, псевдопатриоты и псевдогосударственники, псевдохристиане и псевдоморалисты. Все они после официальных мероприятий радостно занимаются и содомитством, и наркоманией, и всеми другими грехами. Вроде бы хорошо : разоблачается фальшивая псевдогосударственность, но и разоблачение это сорокинское, увы, тоже фальшивое.
Не получилось у Владимира Сорокина ни утопии, ни антиутопии — сплошь растянувшийся фельетон на путинское правление. Честно скажу, первую часть этой государевой эпопеи "День опричника" мне было гораздо интереснее читать. "Сахарный кремль" — это уже автопародия на самого себя. Страшно сказать, но, думаю, писатель Сорокин: негодяй, развратник, эпатажник, бунтарь эстетический — закончился. Его нынешняя вполне, насколько я знаю, благополучная буржуазная жизнь его и раздавила. Все нынешние страсти и скандалы, даже вся вымученная эротика — такие же псевдо, как и описываемое им государственное правление. Он сам — один из своих присыпанных сахарком вонючих героев.
Даже объем романа фальшивый. Как красотка с надутыми силиконом грудями. Вот и весь роман "Сахарный кремль" — силиконовый, будто после операции хирурга-косметолога. Всего 18 печатных листов, а издали аж на 350 страницах большого формата. Между печатными строчками можно целые письма писать — для детей, что ли, пятилетних постаралась "Астрель", или для подслеповатых стариков, чтобы различали без лупы крупные буквы? Истинный объём романа в два раза меньше. Вот и действие романа тоже раздуто, ибо его на самом деле и нет. Это мог быть острый газетный фельетон о псевдопатриотизме господ Познеров и Швыдких, Кудриных и Чубайсов, которые днём ищут членов антирусской секты, а вечером сладострастно эту Русь ненавидят. На пять страниц, не более.
Думаю, своим романом Владимир Сорокин окончательно разочаровал всех своих былых поклонников. Когда-то он был и на самом деле талантливым имитатором, пересмешником — сейчас даже себя имитировать не в состоянии.
Пожалуй, самое интересное в романе — это два эпиграфа, выдающие замысел романа, тайную мечту Сорокина объединить утопию и антиутопию вместе.
С одной стороны листа великолепное и восторженное хлебниковское : "Русь, ты вся поцелуй на морозе! Синеют ночные дорози". С другой стороны — потаенно-русофобское признание маркиза де Кюстина из книги "Россия в 1839 году" : "Но сколько произвола таится в этой тишине, которая так влечет и завораживает! Сколько насилия! Сколь обманчив этот покой!"
Об этом и хотелось написать Сорокину: сразу о поцелуе на морозе и об обманчивости покоя. О влечении и завораживании самого автора этой обманчивой Россией, и о произволе, таящемся в тишине покоя. Блестящие эпиграфы, блестящий замысел. Не получилось. А жаль. Получился на самом деле "сахарный Кремль", то есть не подлинный, со всеми страстями и напастями, а для детей, поддельный, из сахарного порошка. Вот и страсти все, и эротика, и даже ненависть в романе какая-то сахарная. Действия нет, характеров нет, героев (добрых ли, злых) нет, любви тоже нет. Пудра какая-то липкая. Даже его звуковые и ритмические словесные повторы, явно заимствованные из ритуала шаманов, утратили свежесть, и не способны ввести в транс, в экстаз. Имитация фальшивого оргазма. Так фальшиво изображает страсть поношенная проститутка, давно уже ничего не испытывающая от любовного процесса, лишь умело постанывающая, дабы растрясти кошелёк клиента.
Вот и пришлось оживлять текст пародиями на своих соперников в мире литературы и культуры. Вставлять знакомые всем читателям фигуры политиков. (Кстати, кто их узнает лет через десять-двадцать? Сорокин осознанно пишет однодневку, лишь бы читатель съел). Но и пародии крайне плоские, не чета нефёдовским: "Мелькает какой-то Пургенян, как говорят, известный надуватель щек и испускатель ветров государственных, бьют друг друга воблой по лбу двое дутиков, Зюга и Жиря, шелестит картами краплеными околоточный Грызло, цедят квасок с газом цирковые, разгибатель подков Медведко и темный фокусник Пу И Тин… С воплями-завываниями вбегает в кабак Пархановна, известная кликуша московская… Встает Пархановна посреди кабака, крестится двумя руками и кричит что есть мочи:
— Шестая империя!! Шестая империя!!!"
И так далее. Ни на шестнадцатую полосу "Литературки", ни на фестиваль "Русский смех" никак не годится. Лишен начисто Владимир Сорокин чувства юмора.
На мой взгляд, всё творчество Сорокина — это попытка создания слоёного торта. Нижние слои полностью из дерьма, сверху попытка подсахарить, залепить глазурью, придать серьёзность всей конструкции, создать нечто, наподобие замятинского "Мы" или ремизовских сказов о России. Но субстанция в нижних слоях торта больно жидка, растекается, сахарок ломается, глазурь трескается, и вся конструкция рушится. Вот и будут его держать, как имитатора России, западные издатели, будут поддерживать цирковые Медведко и Пу И Тин, как бы подтверждая нашу свободу слова. Он даже во враги всамделишные не годится. В ерофеевском "Свете дьявола" есть хоть с чем и о чем поспорить. А писатель Сорокин — это как новый прокремлевский Союз правых сил и другие мнимо-оппозиционные партии думские: демонстрирует то, чего нет. Уверен, читатель, даже самый преданный, от Владимира Сорокина отвернется. Уже отворачивается. Ни Немзеру, ни Курицыну, ни Данилкину этот дурно попахивающий сахарок не приглянулся. Нам тоже.
Вадим Момотов АПОСТРОФ
Иван Беляев. Судьбы земщины и выборного начала на Руси (Пути русского имперского сознания). — М.: Москва, 2008, 168 с.
Труд известного русского историка, несомненно, является сегодня актуальным произведением, хотя и описывает давние события становления земского строя на Руси. Работа была написана по заказу великой княгини Елены Павловны как исследование о началах, становлении, развитии земских представительских учреждений в России. Шел 1864 год, продолжалась эпоха "Великих реформ", разгорались споры и дебаты. Идеи профессора Беляева по своей направленности созвучны духу славянофильства, и это не случайно: он был учеником Погодина, поддерживал взгляды Киреевского, Хомякова, Самарина — идеологов русского славянофильства, апологетов общинного строя.
В своей работе историк рассматривает два властных начала: княжескую власть и власть выборную, вечевую и земскую. Так, он показывает самостоятельность выборных представительств относительно княжеской власти, но вместе с тем обращает внимание читателя как на взаимодействие, так и на "параллельность" существования этих начал, а зачастую и на открытую конфронтацию между ними. Ученый показывает изменения, которые происходили с течением времени в структуре и организации земств, начиная с древнейшей эпохи первых русских князей до середины девятнадцатого века. Через всю книгу незримо проходит мысль о том, что земская власть имела силу лишь тогда, когда ослабевала власть верховная, будь она властью княжеской или царской. Наглядным примером здесь являются усобицы и смуты, периоды междуцарствия, во времена которых властям предержащим приходилось обращаться к народу. И, наоборот, с укреплением вертикали власть отказывалась от защиты интересов своих "избирателей" в пользу интересов власти абстрактной, с гордым названием "государственная".
