Газета Литературы - День Литературы 143 (7 2008)
В.Б. А вот такой каверзный вопрос: ты, Виктор, смолоду был почти диссидентом, долгие года под известным всем нам "колпаком", в силу книголюбия и переводческой страсти чуть ли не "западником", как тебя угораздило угодить в так называемые "патриоты", причем не сегодня, когда это уже вроде "прилично", а на заре девяностых, когда, я знаю, твои друзья-либералы это весьма не приветствовали?
В.Ш. Знаешь, Володя, Фолкнер обмолвился как-то, что писатель должен быть скребущей песчинкой в государственном аппарате, то есть должен быть помехой всему рутинному и дурному. Поэтому-то я не совершил ни служебной карьеры, ни другой. Моя жена нередко упрекала меня, что не могу жить по Карнеги, на что ответствовал, мол, это был бы уже не я, а кто-то совершенно другой. Родину я всегда любил и люблю, как это не банально. А правда — она всегда здесь, на Родине. Где родился, там и пригодился. Был бы у меня другой анкетный "пункт", был бы и другой пунктик, стал бы "гражданином мира". А так, действительно, не раз твердил С.Чупринин, которому и я чем-то помог в 80-е, — брось печататься у Бондаренко. Вот не бросил, хотя "Знамя", которое когда-то приязнью Н.Ивановой меня чуть ли не десятилетие подряд печатало как поэта и даже зазвало на завотдельство поэзии, давно не печатает ни строки, а критику для них, пописав, сам отложил, хотя по этой части к ним никаких претензий. Всегда печатали, что предлагал и без правки.
В.Б. Благостная у нас сегодня беседа, не находишь. Может на что-то и пожалуешься?
В.Ш. Да ведь в каждой избушке свои погремушки. Основные мои недоброжелатели уже весьма далеко и не в силах сотворить пакость, изменилось и само время, и отношение к литературе. Ушли из литературы жаждавшие "срубить по лёгкому", многие мои знакомцы вопрошают, мол, зачем пишешь, ведь за это уже не платят, а я ответствую, что всегда писал только для самовыражения. Вот и Пушкин говаривал: "Пишу для себя, печатаю для денег", у нас сейчас пока вторая половина фразы не в ходу, но может ещё всё повернётся в лучшую сторону. Вот уже и Путин не так так давно заявил о госзаказе, потом о наполнении библиотек. Будем надеяться на лучшее. Пока же очень надеюсь, Володя, что ты сохранишь свой "День литературы" и мы ещё не раз обнародуем там что-то эпохальное, я имею в виду, в первую очередь, переводы.
И позволь мне добавить для увеселения читающей публики относительно недавнее свое "Интервью ауто-да-фе".
ИНТЕРВЬЮ АУТО-ДА-ФЕ
Расскажите о себе?
Почти всё рассказал в своих (частично ненапечатанных) книгах. А о чём умолчал, не признаюсь и под пытками.
Оцените ваше место внутри конкретного литературного процесса?
Понятие литературного процесса в нашей стране весьма условно. Существуют крайне немногочисленные и весьма ограниченные тусовки. Очевидно, к какой-то из них я и принадлежу. Впрочем, скорее всего не принадлежу ни к одной. Я — сам по себе. Литературный одиночка. Волк, не принадлежащий ни к одной из стай. Для меня настоящие коллеги и заединщики — писатели различных эпох, давно скончавшиеся физически и суперживые духовно. Я постоянно поддерживаю с ними, самыми разлюбимыми, молчаливый диалог, может быть, триалог, полилог, внешне выглядящий, скорее всего, монологом. Отсюда частые эскапады и в стихах и в прозе от первого лица.
Что ещё. Может быть, я — последний футурист. Первоклассный поэт-романтик, провиденциальный прозаик-постмодернист, вполне классический переводчик, второразрядный критик и неплохой эссеист.
Вклад в развитие жанра?
В поэзии вновь (после Е.Венского, Л.Мартынова и С.Кирсанова) ввёл в обыкновение стихопрозу, т.е. стихотворение, расположенное не "столбиком", а как проза "в строчку", ниточкой огромного клубка. Чаще я применял такое графическое "остранение" не только для щекотания "замыленного" читательского глаза, но и для экономии места: длинное стихотворение, к тому же с определённым сюжетом, всегда тяготеет к прозе. А прозаизация стиха одна из забот любого поэта новой формации, способ выделиться и преодолеть интонационную зависимость предшественников.
В прозе же я, на собственный взгляд, может быть, и неверный — единственный в отечественной литературе доподлинный (а не наносный) постмодернист (без обязательного знака плюс-минус). Всё-таки прочитал немало, память хорошая и трудолюбие присутствует.
Для вас творчество — воспроизведение реальности, жизнь или игра?
И то, и другое. Жизнь-игра.
Человек, играющий или же выигравшийся в какую-нибудь из ролей. То ли пассажира метро, то ли сочинителя историй и монологов.
Мой третий роман "Случайное обнажение, или Торс в жёлтой рубашке" сейчас почти полностью распечатан в периодике отдельными новеллами и журнальным вариантом в четвёртом номере "Невы" за 2004 год. Там каждую новеллу завершают стихопрозаические монологи.
Кого предпочитаете, кошек или собак?
Скорее собак. Но в семье всегда жили и те, и другие.
Кошки умнее. Больше и лучше понимают человеческую речь. Кот-приёмыш Мурзик различал смысл примерно 30-40 слов. Собаки тупее, но преданнее.
И дочь унаследовала эту же родовую форму симбиоза.
Кто вам ближе: писатели-временщики или писатели-пространщики?
Забавный вопрос. Время и пространство — мои излюбленные сферы. Недаром самый первый мой роман (до сих пор, увы, так и неизданный) называется "В другое время в другом месте". Там я увлёкся центонной словописью, встроив в современный плутовской роман о писателе Гордине цепь пародийных новелл на любимейшие книги Ха-Ха века (от Селина до Сартра), бурлескные графически и словотворчески.
Что заставляет вас выбирать тот или иной сюжет?
Интуиция или же сигнал из ноосферы.
Каков ваш предполагаемый читатель?
Чаще женщины от 16 до 36 и далее — до 90, возможно антибрутальные мужчины после 45. Два уровня: банальный, воспринимающий внешнюю остросюжетную канву, и интеллектуальный, вгрызающийся вглубь весьма сложного текста. Ведь мои произведения — густая смесь сиюминутных и вечных вожделений многолетнего усердного читателя.
Будущее ваших книг через 50, 100, 200 лет?
Встану в ряд классиков, равняясь на Лермонтова, Тютчева и Набокова.
Словарь, язык произведений, как он возникает, вырабатывается?
Долгий вопрос и долгий ответ. Нарабатывал всей жизнью и до сих пор нарабатываю. Учусь — у чувств, у народа, у улицы. У любимых писателей-классиков.
Вы одиноки? Семья мешает, помогает?
Женат почти 40 лет. Семья и помогает, и тяготит, но как мои герои Кроликов и Калькевич, увы, был робок и нерешителен по части жизненных перемен.
Плыл по течению и одновременно стоял на якоре, т. е. плавал вокруг да около наречённой и благоверной.
Много ли вариантов? Уничтожаете ли их?
Стихи пишу почти набело. Первый роман написал за 10 дней и 9 раз переписывал. Увы, не страдаю манией величия. Черновики не храню и чуть перебелю — выбрасываю. Будущим исследователям облегчаю и/или затрудняю работу.
Ваш роман — насколько это жизнеописание, исторические исследования?
Не мне судить. Иногда и то и другое. Иногда ни то ни другое.
Кто на вас повлиял, на манеру письма?
Наверное, почти все предшественники и многие современники.
Особенно — Пастернак, Блок, Есенин, Слуцкий (в поэзии); Лермонтов, Набоков (в прозе).
Не хотелось ли переписать по-новому прежние книги?
Ленив. Стихотворения пишу сразу и набело, лишь изредка подчищая; первый роман переписывал (вставную половину) то ли 9, то ли 10 раз (самообещая 12), но там замысел ветвился и усложнялся. А новеллы и повести — от дня до недели, порой увлекаясь "автоматическим письмом".
Эдакий приёмник, транслирующий космические радиопередачи.
Употребляете ли допинг?
Если для вдохновения — никогда. Всегда работал стрезва, и только крайне редко переводил, находясь под парами алкоголя. Не курю, и наркотиков даже не пробовал.
Что такое христианство (религия) для вас?
Завещанное и привитое бабушкой уважение. Поиск слепой веры, даже если абсурдно. Атеистическое воспитание в детстве и юности, медицинское образование мешают полностью обрести такую веру.
Предпочтительнее город или деревня?
А что — у меня был или есть выбор? Почти постоянно (был вынужденный творческий перерыв с конца 1981 по осень 1984) служил, то врачом, то редактором, писал обыкновенно после работы поздними вечерами, изредка прихватывая ночи. То есть — в городе.
Пища — простая, грубая или изысканная?
Любая. Непривередлив.
Любите ли грубую физическую работу?
Очень. Врабатываюсь в любое поручение, и почти сразу же получаю удовольствие. Но первое движение, первая реакция — отрицательные. Нет — главное мое и первое слово. Овен, что хотите.
Писание книг — труд или игра?
Вся жизнь — игра. Никогда не знал мук слова. Впрочем, писал и пишу не ежедневно, допуская многодневные и многомесячные перерывы. Считаю, что пишу только по вдохновению. За исключением критики и переводов (особенно по подстрочникам), токмо ради пропитания и эфемерной известности.
