Анна Антипенко - Жизнь, которая улыбается. Как заниматься любимым делом и зарабатывать много
Ночью кто-то на ремне повесился…
Я, наверное, в течение месяца каждый день засыпал с мыслью: «Все, я больше не могу, завтра подойду». Наутро встаю и думаю: «Ладно, не сегодня, но завтра точно подойду».
А потом как-то все нормализовалось.
Нас соединили с призывниками из других городов и сказали, что теперь из более сотни человек опять возьмут только десять.
И еще более жесткие условия отбора.
Например, призывник должен был иметь незаконченное высшее образование или, как минимум, техникум. Я попал и в эту десятку.
Первые два дня мы не знали, куда нас отправят, но оказалось, все не так страшно. Попали в отдельную роту охраны штаба Варшавского договора – лицо нашей армии перед всем миром.
Служба в штабе Варшавского договора
От солдата требуется прежде всего выносливость и терпение; храбрость – дело второе.
Наполеон БонапартТогда существовал Варшавский договор. Это как сейчас НАТО. Только НАТО – это союз капиталистических стран, а в Варшавском договоре состояли семь социалистических стран: ГДР, Польша, Болгария, Чехословакия, Венгрия, Россия и кто-то еще. Штаб их был в Москве, в самом центре, на ленинградском проспекте. Это тогда было самое крутое место в мире.
И я туда попал. В качестве солдата, который стоит на карауле, охраняет все.
Как нас выбирали? В первую очередь, мы должны были быть один в один, как проститутки или фотомодели, только парни. У меня фото даже есть, мы стоим – целый строй, и все одинаковые. Рост, фигура, все на одно лицо, как клоны.
Что было самым тяжелым во время службы? Во-первых, физические нагрузки.
Я, когда пришел, был обычным парнем. Но два месяца меня так раскачивали, что мама дорогая!
Во-вторых, сразу сказали: «Вы какой-то рукопашный бой особо учить не будете. Потому что на охрану Варшавского договора кто может напасть? Только какой-нибудь диверсант ЦРУ». Фактически Джеймс Бонд. Можно ли солдата за год научить драться со специально обученным агентом, которого подготовили для заброски в другую страну? Конечно, нет, без вариантов.
Но научить стрелять – можно. Причем стрелять, не думая. Обычно во всех силовых структурах сначала должен быть окрик: «Стой, стрелять буду!», потом стреляешь в воздух – предупредительный выстрел, а потом уже в человека. А у нас сначала ты стреляешь, причем в голову, а потом уже узнаешь, кто это был.
Я больше скажу. Обычные люди об этом не знают. В самом центре Москвы есть огромное белое пятно. Вот проходит парад военной техники на Красной площади, и никто не задумывается: «откуда она берется?». Ракеты с ядерными боеголовками, бронетранспортеры, сотни этих машин, где они до парада находятся? Они же не из Подмосковья едут? Из центра Москвы!
Есть в Москве Ленинградский проспект, самый центр. Там военный аэродром внутри, я утром вокруг него бегал двенадцать километров.
Представляете, что такое диаметр двенадцать километров в центре Москвы? Когда площадь каждого квадратного метра стоит дороже, чем нефтяная скважина в Эмиратах! И никто не знает, что там находится.
Армия – это жестокость, иначе ты не солдат
Сила войска зависит от его духа.
Лев ТолстойНа службе были вещи, которые могли показаться и ненужными. Но мне было легко безоговорочно их выполнять. Сказали: «Беги» – я побежал. Меня этому научили в армии.
Приведу пример того, насколько жестоким вещам нас учили.
В восемьдесят седьмом году в Москве было восстание крымских татар. У нас на Ленинградском проспекте всем часовым выдали пулеметы. Был приказ: «Сейчас, по данным КГБ, в одиннадцать тридцать они пройдут мимо нас, и кто перейдет за эту линию – вы сразу, без предупреждения, из автомата стреляете в толпу».
Выдали всем пулеметы, замполит предупредил: «Смотрите, перед тем как сегодня заступать, хочу сказать, что, скорее всего, вам придется живых людей расстреливать. Я сразу спрошу: может, у кого-то есть предубеждения? Потому что, вы прекрасно понимаете, это агенты ЦРУ на вас попрут.
Поведут толпу, будут прикидываться беременными женщинами, будут детей на руках нести. Есть ли среди вас кто-то, кто побоится выстрелить, не сможет переступить черту?
В беременную женщину, с животом, выстрелите?» Все сказали: «Да, легко». – «С ребенком на руках?» – «Легко расстреляем».
Замполит ушел, и мы все между собой сидели, разговаривали, и я слышал, как один другому говорит: «Стрелял бы?» – «Конечно, стрелял бы!» – «И в беременных?» – «Конечно, а почему нет? Это же враги, агенты ЦРУ!»
В это искренне верили. И насколько была сильная армия.
А сейчас, когда я смотрю по телевизору, что кто-то отказался давить кого-то танком, – это не солдаты. Но таких, как раньше, сейчас нет. Сентиментальности тогда в нас не было абсолютно.
Суть была в том, чтобы армия работала как механизм, как точное оружие, бесперебойно, и человеческие эмоции там абсолютно не нужны.
Это обычные люди думают, что армия должна быть гуманна. Но армия это стихия: как ветер – дует, огонь – сжигает, так солдат – выполняет приказ. Иначе он не солдат.
Почему силовикам проще в бизнесе и в жизни
Прокладывай себе дорогу силой.
Юлий ЦезарьМне потом эта жесткость помогла в девяностых, когда все говорили: «ой, меня обидели». А мне после армии было так классно, меня попробуй обидеть. Мне и сейчас в бизнесе хорошо. Когда кто-то начинает кричать: «Я на тебя в суд подам!» – «Ага, давай, попробуй! Трудно будет сломанной рукой заявление писать».
Я никогда ГАИ не вызывал, хотя у меня среди пациентов есть их начальники. Однажды ехал, в меня врезались два колхозника на мопеде. По идее, что мне с них взять? У меня дорогая машина, тогда это был «Мерседес GL», они мне крыло погнули. По идее, я должен был позвонить в ГАИ, ждать, потратить весь свой день, пока приедут, все опишут. Я вышел, дал подзатыльника, сел и уехал.
А что с них взять? Денег у них нет. Пусть будут внимательны.
Когда я виноват, у меня такое было, я на кольце зиповском засмотрелся, зазевался, заговорился, впереди меня ехала машинка с пиццей. А у меня же большая машина, и я ее, как бильярдный шар, зацепил.
Парень вышел: «Что делать, у меня заказы, надо же ГАИ вызывать». Я у него спросил: «Сколько твой бампер будет стоить?» он позвонил шефу, тот сказал: «Три тысячи рублей». Я говорю: «Вот, на тебе пять тысяч, и я поехал».
Но современные-то люди из-за царапины вызывают. Две каракатицы сидят сутки, ждут гаишников.
Моему старшему сыну двадцать пять лет сейчас, и, когда он был маленький, я ему всегда говорил: «Никогда не обижай никого». Хотя я его с пяти лет на боевые искусства отдал.
