Александр Соловьев - Выбор профессии
А еще он совершенно не считает учителя главным, стержневым человеком в школе: «Стержень – это что-то, что возникает между ребенком и учителем. А учитель в современной школе должен играть некоторую подчиненную роль. Он не может быть самодостаточен, иначе будет сорок лет транслировать некий опыт, который был заложен в него в пединституте. Это неправильно, сейчас жизнь очень сильно меняется».
Да и самой школе он как будто не доверяет, сомневается в ее возможностях: «Вклад школы в образование ребенка – гораздо меньше, чем вклад семьи. Практически на порядок. Если брать детское чтение, то от того, как с чтением обстоят дела в семье, зависит гораздо больше, чем от любой школьной методики… В конце концов, не слишком ли школа самонадеянна? Разве она учит ребенка? Не родители? Не он сам?»
Порой кажется, что он не только сам толком не знает, чему же учат в школе, но и обвиняет в подобном невежестве своих коллег. Всех, скопом: «Сейчас модно считать, что учитель должен учить ученика учиться. Это звучит как формула. И говорит о том, что сами учителя толком не понимают, что это такое – учить учиться. Хотя бы потому, что критериев проверки результатов этого обучения просто нет. Знания формулы поиска корней квадратного уравнения проверить можно, а вот с этим «умением учиться» как поступить?»
Так что ничего удивительного в том, что «карьерным педагогам» Михаил Случ доверяет не до конца, нет.
«Дети выходят из школы достаточно рано, в «полубессознательном состоянии» поступают в педвуз и потом чуть ли не в таком же «приплывают» учителями на работу. Гораздо лучше, когда человек уже в относительно зрелом возрасте такое решение принимает сознательно», – понятно, что он не лукавит, отстаивая преимущество своего опыта прихода в педагогику. И с его доводами спорить неимоверно трудно.
...«Учитель в современной школе должен играть некоторую подчиненную роль. Он не может быть самодостаточен, иначе будет сорок лет транслировать некий опыт, который был заложен в него в пединституте».
«Учителя в массе своей имеют крайне ограниченный жизненный опыт помимо школьного». Такой учитель серьезно рискует получить от учеников жесткую и хлесткую оценку неудачника. Причем неудачником, лузером, он будет именно потому, что он – учитель и никогда не пробовал стать никем иным. А поскольку «педагогическая профессия не очень карьерна», единожды став учителем, ты остаешься им навсегда. Нет понятия «учитель высшего звена» или «топ-учитель». Даже «старшего учителя» не бывает (хотя «старший преподаватель» по тарифной сетке получает больше, чем просто «преподаватель»).
И это при том что в обществе отношение к профессии учителя всегда оставалось как минимум достаточно уважительным. До недавнего времени, правда, это общественное уважение должно было как-то заменять приличную зарплату, но сейчас хотя бы в крупных городах работа учителя оплачивается более или менее достойно.
«Я реально знаю учителей из регионов, которые получают 7–10 тысяч рублей. И это не люди, которые приходят в школу на два часа, отбыть номер. И с этим сложно что-то делать, другое дело, что есть регионы, где и такие деньги являются большим заработком и окружающие получают, может быть, еще меньше»». В невысокой оплате труда учителей Михаил Случ, кстати, видит своего рода «темную сторону» всеобщего доступного образования: «100–150 лет назад образование не было всеобщим и уже только по этой причине являлось некоторой ценностью, которой действительно добивались и за которую во всех смыслах слова готовы были и платить, в том числе и государство».
Более того, с его точки зрения, массовость профессии (а учитель – одна из самых массовых профессий, учителей больше, чем врачей, может быть, даже больше, чем милиционеров, хотя это кажется совершенно невероятным) вообще не предполагает какой-то сверхвысокой оплаты.
С другой стороны, эта же массовость обесценивает многие звонкие фразы об учительстве. К околопрофессиональному пафосу Случ безжалостен. «Говорить о том, что преподаватель – это призвание, глупо. Если мы хотим, чтобы учителей было много, то так рассуждать как минимум странно… Делать ставку на энтузиазм – аморально. Человек может быть энтузиастом пять лет, может быть семь, но потом возникнут вопросы с семьей, с квартирой, с какими-то еще вещами». Настоящая преданность делу возникает не только и не столько на основе энтузиазма.
Казалось бы, массовость подразумевает некую сумму технологий. На первый взгляд, все именно так и есть: «Педагогика – технологическая вещь. Дневник, расписание, домашнее задание. Но это не гарантирует продукт. Результат – качество образования – измеряется не в количестве написанных контрольных или прослушанных предметов».
Конечно, современные технологии позволяют выстроить логистику процесса. Сейчас вполне можно добиться того, чтобы, скажем, 15 ноября все дети мира изучали одно, а 16-го – другое, причем все – одно и то же. Но вот только на практике это не нужно. Ибо не работает. Все современное оснащение школ, все оборудование, каким бы технологичным и наглядным они бы ни было, само по себе обучить не способно.
...«Говорить о том, что преподаватель – это призвание, глупо. Если мы хотим, чтобы учителей было много, то так рассуждать как минимум странно».
Так что при всей своей подчиненности учитель, педагог – главная часть учебного процесса. И работа его становится все сложнее.
С одной стороны, образование делается все более универсальным. Сто с небольшим лет назад уже начальное образование – гимназии и реальные училища – во многом (если не во всем) определяло дальнейший жизненный путь человека. Поколение-два назад эта функция постепенно от школы переходила к училищам и вузам (пошел в техникум – будешь рабочим, в технический вуз – инженером, в гуманитарный – филологом, журналистом… или учителем). Сейчас же даже высшее образование далеко не всегда определяет профессию. «Образование оказывается элементом базового оснащения человека, а вовсе не каких-то систем знаний (не дает окончательного, достаточного для овладения профессией инструментария)», – немного туманно комментирует Михаил Случ.
При этом спецификация все-таки необходима. И предметная, и «возрастная». Учитель-предметник, выпускающий класс из профильного лицея, – один аспект профессии, учительница начальных классов – другой.
Учитель начальных классов формирует социальный профиль ученика, его привычки, причем не столько через объяснения, а личным примером, не «через голову, а через действия». Учитель старшей школы может не уметь красиво писать на доске или заполнять журнал каллиграфическим почерком. «В этом смысле он может быть больше похож на врача (каракули врачей – притча во языцех) – не это для него главное». Учитель средней школы (где, как замечает Михаил Случ, чаще всего происходит «провал в образовании – в начальных классах учился-учился, а потом как отрезало»), должен обладать совершенно особенными компетенциями.
В подростковую школу невозможно «спустить» профильные определения. Вряд ли стоит ожидать, что пятиклассник готов сознательно определять набор приоритетов взрослой жизни. Возможно, учить средние классы – самое сложное в профессии. Именно там и тогда нужно попытаться максимально «привязать» свой предмет к окружающему учеников миру, делать с детьми что-то, что имеет отношение не только к учебе, но и к их повседневной жизни. Вообще, с точки зрения Михаила Ильича, «сложно представить, что учитель может научить своему предмету, если он не имеет представления о том, как этот предмет может применяться в жизни». И с другой стороны – «сложно быть учителем, не зная тот предметный мир, в котором живут ученики».
То есть ученики должны видеть, что учитель продуктивен, что он владеет не только суммой знаний по предмету, не только набором упражнений из учебника, но может применять эти знания на практике и вне учебных параграфов.
А проверить учителя по-прежнему может (по большому счету) только он сам: «В педагогике ощущаешь внутренне, когда ты провалил урок. Дело не в том, что другой учитель дал хороший урок, а ты – нет. А в том, что ты мог лучше, а не потянул. На конкурсе было задание – беседа с детьми. Она длилась всего 20 минут. И ты понимаешь: получилось, потому что был момент, когда все дети замерли, был момент, когда они начали спонтанно говорить. А ведь нужно понять их состояние – в зале множество незнакомых взрослых, жюри, идет онлайн-трансляция».
И, наконец, самое главное – то самое, что «возникает между ребенком и учителем». То, что, в конце концов, определяет мастерство педагога. «Дело в том, что ученик – это личность, это некий факт. Его невозможно на кривой козе объезжать. Да и не нужно». Если у ученика есть желание учиться, то педагог способен обучить его многому.
...«Сложно представить, что учитель может научить своему предмету, если он не имеет представления о том, как этот предмет может применяться в жизни… сложно быть учителем, не зная тот предметный мир, в котором живут ученики».
