Солтан Дзарасов - Куда Кейнс зовет Россию?
Тем большее значение для нас имеет то, что в посткейнсианском лагере ярко засветилась такая значительная марксистская фигура, как Михаил Калецкий, который, по мнению большинства последователей Кейнса, является равной, а может быть, даже превосходящей Кейнса (Robinson 1977, 1979, Osiatinsky, J. 1988). Если к этому добавить появившуюся в 1960 году работу П. Сраффы «Производство товаров посредством товаров», которая на новом уровне возродила трудовую теорию стоимости, то следующие, 70-е годы можно считать решающими для оформления посткейнсианства в качестве самостоятельной альтернативы неоклассической ортодоксии.
Известный историк посткейнсианской экономической мысли Дж. Кинг по этому поводу пишет: «70-е годы были решающей декадой для посткейнсианцев. Это были те годы, когда они определили себя как отдельную школу мысли со своей собственной исследовательской программой или парадигмой и выстроили свои силы для столкновения с ортодоксальной теорией» (King, 2002, p. 8). В этой связи большой интерес представляет данная Бадури (Bhaduri) оценка вклада М. Калецкого в кейнсианскую теорию. Он пишет: «Отталкиваясь от Маркса, Калецкий не только независимо открыл большинство основных положений кейнсианской теории, но также изложил их с поразительной ясностью вплоть до такой группы проблем, которые общепринятое кейнсианство предпочитало избегать. Последнее было удовлетворено той идеей, что государство может управлять экономикой, и распространяло подход с позиций государственно управляемого капитализма, предполагающих сотрудничество, а не конфликт соперничающих классов. В работах Калецкого не было места подобному прекраснодушию. Он осознавал, что концепция капитализма, основанная на сотрудничестве, была чревата появлением проблем в долгосрочном периоде времени по мере проявления классовых конфликтов. Он предупреждал нас об этом в своей теории политического бизнес-цикла» (Bhaduri, 1986, p. IX).
Многие другие посткейнсианцы также согласны с подобной оценкой наследства Кейнса. Так, Ларами и Мэйер (Laramie and Mair) по этому поводу пишут: «Утраченный кейнсианской экономической теорией радикализм, согласно Бадури, может быть восстановлен путем обращения к общей традиции Маркса, Калецкого и Кейнса» (Ларами и Мэир, 2006, с. 637).
В то время когда неоклассический синтез отбросил кейнсианский радикализм в оценке капитализма, посткейнсианцы, наоборот, восприняли его и развили дальше. Кейнс дал для этого достаточные основания, в частности тем, что почти «по-социалистически» отделял социальный смысл предпринимательства и инвестиций от спекулятивной цели получения наибольшей прибыли. «Опыт отнюдь не доказывает, – писал он, – что инвестиционная политика, приносящая пользу с социальной точки зрения, приносит одновременно и наибольшую прибыль» (Кейнс, 1993, с. 345). Более того, Кейнс констатировал, что «по мере того как совершенствуется организация рынков инвестиций, опасность преобладания спекуляций возрастает» (там же). В наши дни капитализм показывает не просто преобладание спекулятивных методов деятельности капитала, а вытеснение реального сектора на обочину мирового развития, в периферийные страны и приобретение спекулятивными делами доминирующей роли в экономическом развитии.
В немарксистской литературе никто более Кейнса не занимал столь радикальную позицию по этому и широкому кругу других вопросов. Это мы могли видеть уже в первой главе. Совокупный спрос и совокупное предложение рассматриваются в таком единстве, при котором приоритет отдается уровням занятости и зарплаты, которые и определяют экономический рост. Последний гарантируется тем, что предельная склонность к потреблению у получателей зарплаты выше, чем у остальных категорий населения, а потому полная занятость в наибольшей степени стимулирует совокупный спрос, а следовательно, и выпуск и предложение. В неоклассическом синтезе радикализм этой идеи был заглушен. Теория спроса трактуется безотносительно к уровню занятости и зарплаты. В результате теория спроса вписана в ортодоксию совершенно иначе, чем это было у самого Кейнса.
В неоклассической теории занятость рассматривается как производное от свободной игры рыночных сил. В таком виде безработица увековечивается в соответствии с интересами капитала, который заинтересован в ее сохранении как средстве давления на занятых работников. «В самом деле, – утверждал Калецкий, – в условиях режима перманентной полной занятости «указание на мешок»[3] перестанет играть свою роль дисциплинарной меры. Социальное положение хозяина будет подорвано, а уверенность в себе и классовое самосознание рабочих будет расти. Забастовки за увеличение заработной платы и улучшение условий труда создадут политическое напряжение. Верно то, что прибыли будут выше при режиме полной занятости, чем в среднем в условиях laisser faire; и даже рост ставок заработной платы, вытекающий из более сильных позиций рабочих на переговорах, более, вероятно, не сократит прибыли, а увеличит цены и тем самым неблагоприятно повлияет только на интересы рантье. Но «фабричная дисциплина» и «политическая стабильность» более высоко ценятся лидерами бизнеса, чем прибыли. Их классовый инстинкт говорит им, что продолжительная полная занятость необоснованна, с их точки зрения, и что безработица является интегральной частью нормальной капиталистической системы» (Kalecki, 1943, 324).
Такая постановка вопроса является более радикальной, чем было у Кейнса, который доказывал необходимость полной занятости, но не вскрывал заинтересованности предпринимателей в сохранении безработицы. По мере того как ортодоксия все больше удалялась от подлинного Кейнса, посткейнсианцы с опорой на Калецкого все более полно обнажали язвы капитализма. Их ряды все больше пополнялись за счет новых талантливых экономистов, которые более остро, чем представители неоклассического синтеза, не говоря о монетаристах, реагировали на негативные явления капитализма. Успокоительным теориям мэйнстрима об устремленности капитализма к равновесию и процветанию посткейнсианцы противопоставляли свои тревожные доказательства того, что капитализм все больше погружается в трясину новой Великой депрессии. Одним из пророков приближающего зла был Хьюман Минский (Hyman Minsky, 1986), который задолго до нынешнего кризиса дал альтернативный анализ финансовых рынков капитализма и предсказал неизбежность его наступления.
«Тот взгляд, что нестабильность является результатом внутренних процессов в капиталистической экономике, резко контрастирует с неоклассической теорией, будь то ее кейнсианская (в неоклассической трактовке. – С. Дз.) или монетаристская разновидность, которые утверждают, что нестабильность возникает в результате событий внешних по отношению к экономике. Неоклассический синтез и теория Кейнса различаются, поскольку первый сосредоточен на функционировании децентрализованной рыночной экономики, согласованности и координации производства и потребления, тогда как второй – на накоплении капитала в экономике. Неоклассический синтез подчеркивает равновесие и уравновешивающие тенденции, тогда как теория Кейнса вращается вокруг банкиров и бизнесменов, осуществляющих сделки на Уолл-стрит. Неоклассический синтез игнорирует капиталистическую природу экономики, в которой всегда отдает себе отчет Теория Кейнса» (Minsky, 1986, p. 114).
