Искусный инвестор. Управляйте своими инвестициями профессионально - Харрисон Марк

«…Стало считаться дурным тоном, если у состоятельного человека не было их коллекции».

В сентябре 1636 г. цены на тюльпаны, представленные осенью в прошлые годы, резко пошли вверх. Спрос на редкие экземпляры так вырос, что рынки были организованы на фондовых биржах Амстердама, Роттердама, Харлема, Лейдена и других городов. Осенью луковицы проверить нельзя, так как они уже посажены, чтобы дать цветок следующей весной, поэтому не было никаких безусловных фактов, которые могли бы помешать спекуляции. Маккей дает яркое описание тому, что последовало дальше:

Биржевые маклеры, всегда готовые к новой спекуляции, торговали по большей части тюльпанами, пуская в ход все средства, которые они так хорошо умели использовать, чтобы вызвать колебание цен. Поначалу, как при любом подобном безумии, доверие было на высоте, и каждый выигрывал. Тюльпановые маклеры спекулировали на поставках тюльпанов и получали огромную прибыль, покупая, когда цены падали, и продавая, когда они поднимались. Многие люди внезапно разбогатели [136].

Видя, что богатые погрязли в спекуляции, бедные не устояли против искушения последовать их примеру. В ноябре 1636 г. для тех, кто не имел капитала и мог себе позволить лишь небольшие траты, был создан фьючерсный рынок луковиц тюльпанов. Например, фунт луковиц «Белая корона» можно было приобрести в следующем июне, внеся сегодня деньги, равные стоимости четырех коров. Платить можно было также землей, домами, мебелью, одеждой или продуктами. В связи с этим обычными луковицами смогли спекулировать и простые люди. Некоторые разновидности тюльпанов выросли в цене чуть ли не в 25 раз.

В феврале 1637 г. цены на тюльпаны на фондовых биржах неожиданно обрушились.

В феврале 1637 г. цены на тюльпаны на фондовых биржах неожиданно обрушились. В Харлеме луковицы тюльпанов невозможно было продать ни по какой цене. В других местах за них не давали и десятую часть от их стоимости на пике бума. Цена на тюльпаны Semper Augustines упала до 300 флоринов, и через пару лет за самые дорогие луковицы давали лишь 1 % от их пиковой цены.

Миссисипский «пузырь»

Этот «пузырь» тесно связан со знаменитым «пузырем» South Sea Company в Англии примерно в то же время. Некий Джон Ло обратился с предложением основать банк к регенту Франции, где тогда пытались решить проблемы, связанные с передачей на откуп сбора налогов. Этот банк должен был отвечать за управление королевскими доходами и выпускать банкноты, обеспечиваемые этими доходами и земельной собственностью. Ло сумел завоевать такое доверие трейдеров, что его банкноты поднялись в цене, в то время как государственные долговые бумаги продавались со скидкой. В благодарность за достигнутую с помощью Ло стабильность регент отдал монополии на продажу табака, золота и очистку серебра и в конце концов национализировал банк, превратив его в Королевский банк Франции.

В апреле 1717 г. Ло пришла в голову мысль основать компанию, обладающую исключительной привилегией торговли на западном берегу реки Миссисипи в тогда еще французской провинции Луизиане. Сначала дела шли неважно, но к 1719 г. этой компании указом было предоставлено исключительное право торговли с Ост-Индией, Китаем и Южными морями, а также с владениями French East India Company, созданной Кольбером.

Согласно Маккею, эта новая компания выпустила 50 000 новых акций с оплатой по номинальной стоимости, поэтому их можно было выгодно купить с перспективой получить 120 % прибыли: «На 50 000 новых акций было подано, по крайней мере, 300 000 заявок, и дом Ло на рю де Кэнкампуа с утра до ночи осаждали толпы желающих» [137].

Ло сразу же стал «самой важной персоной в государстве» [138]. Его дом на рю де Кэнкампуа штурмовали аристократы, судьи и епископы. Париж стал центром притяжения для европейской знати, всем было что-то нужно от блестящего финансиста, а суд Франции обращался к нему за советами по всем текущим вопросам. Миссисипские акции временами поднимались за несколько дней на 20–30 %, в то время как в Париже быстро росли цены и на предметы роскоши, и на предметы первой необходимости. Маккей так живописует начавшийся ажиотаж:

Люди любого пола, возраста и положения в обществе спекулировали на росте и падении миссисипских облигаций. Рю де Кэнкампуа была местом гигантского скопления маклеров, а поскольку она была узкой и неудобной, там постоянно происходили несчастные случаи из-за страшной давки. Дома на ней, в обычное время приносившие тысячу ливров годовой ренты, стали приносить ни много ни мало двенадцать-шестнадцать тысяч [139].

К началу 1720 г. предупреждения парламента становились все более настойчивыми, и, как сообщают, принц Конти, обиженный на то, что ему не разрешили приобрести еще акций, обратил в наличные огромное количество ценных бумаг. Самые сообразительные маклеры стали переводить золото за границу. Вскоре ручеек превратился в мощный поток. В конце концов к февралю 1720 г. в Англию и Голландию стало утекать столько золота и серебра, что регент был вынужден запретить экспорт драгоценных металлов и монет, установив лимит в 500 ливров на человека. После появления этого указа миссисипские ценные бумаги и доверие к валюте упали. К маю конвертируемость валюты была отменена, а Ло бежал.

Вскоре ручеек превратился в мощный поток.

«Пузырь» South Sea Company 1720 г

Чтобы не отстать от французов в рефинансировании своего проблемного государственного долга, английский парламент в феврале 1720 г. проголосовал за перевод этого долга на South Sea Company. В 1717 г. эта компания начала превращаться в финансовую корпорацию, поскольку ее законная монопольная торговля с регионом Южной Атлантики расстроилась по причине прекращения торговли с Испанией. South Sea Company стала конкурентом Банка Англии в краткосрочном финансировании государственного долга. Билль о переводе этого долга на South Sea Company проходил через парламент два месяца, за которые курс ее акций вырос со 130 до 300.

Центром трейдинга была Иксчендж-аллея в лондонском Сити, где постоянно собирались биржевые маклеры. Согласно Маккею, «в то время казалось, что маклерами стало все население. Иксчендж-аллея каждый день была запружена толпой, и по Корнхиллу невозможно было пройти из-за множества экипажей» [140]. В апреле, когда распространились слухи о будущих богатствах South Sea Company, директоры выпустили два транша ее ценных бумаг. Первый должен был принести 1 млн ф. ст. при цене за акцию 300 ф. ст., выплачиваемых пятью взносами. Через несколько дней курс этих акций вырос до 340, при этом первый взнос продавался по двойной стоимости на момент выпуска. Вторая подписка происходила по курсу 400, при этом обещался 10-процентный дивиденд, и было получено 1 500 000 ф. ст.

Центром трейдинга была Иксчендж-аллея в лондонском Сити, где постоянно собирались биржевые маклеры.

Огромный успех эмиссии South Sea Company вызвал к жизни десятки других акционерных компаний, созданных, чтобы нажиться на общем инвестиционном энтузиазме: «Высшая аристократия хотела участвовать в этой жаркой погоне за прибылью, так же как и самый усердный маклер Корнхилла. Принц Уэльский стал управляющим одной компании и, как говорят, заработал на своих спекуляциях 40 тыс. ливров» [141]. В конце концов парламент принял закон, запрещающий деятельность акционерных компаний и гарантирующий монополию South Sea Company как единственной акционерной компании. Тем временем такие директоры, как Джон Блант, изымали прибыли, полученные благодаря займам, с тем чтобы вложить их в землевладения. Блант заключил сделки на покупку шести поместий ко времени, когда компания разорилась.