Маршалл Голдсмит - Mojo. Как его получить, как его сохранить и как вернуть, если вы его потеряли
1. «Дайте мне договорить!»
Любой человек на работе или дома имеет свое мнение. И большинство любят его выражать. Мы даже хотели бы, чтобы это было нашим правом. Споры начинаются, когда люди осознают, что им не дают высказаться, когда они слышат: «Успокойся!»
Иногда мы заходим слишком далеко. Иногда не можем остановиться. Иногда те, кто реально принимает решения, уже услышали все, что хотели, и считают, что можно перейти к другому вопросу. Людям умным, преданным работе, особенно упрямым людям, переход к другому вопросу дается с трудом.
«Успокойся!» – слово, которое может приобретать множество форм: от грубого «Заткнись!» до эвфемистичного «Я оценил ваш вклад». Между этими двумя вариантами есть множество продуманных и непродуманных тактик, направленных на то, чтобы вы замолчали. Тут и начальник, прерывающий вас на полуслове вопросом: «Вы еще что-то хотите сказать?» или фразой: «Я вас понял. Следующий!» Или сослуживец, во время вашего выступления красноречиво закатывающий глаза или прерывающий вас, чтобы изменить тему. Как бы ни была замаскирована эта тактика, результат один: вам не дали высказаться.
Вместо того чтобы признать, что ваша попытка убедить людей в своей правоте не удалась, мы можем посчитать действия начальника, прерывающего нашу речь, оскорблением. Наша убежденность настолько сильна, что мы не сомневаемся: проговори мы еще минуту – и все поймут нашу правоту.
Часто люди стараются повысить голос, а не говорить тише, чтобы заставить себя услышать. Люди, проигравшие спор, будут стремиться найти другой повод его возобновить, как правило переключаясь на того человека, который отказался признать их правоту. Они не понимают, что время ушло и люди обсуждают уже совсем другой вопрос. Стараясь вернуться к нему через несколько часов, дней и даже недель, вы начинаете напоминать спорщика, который, не сумев ничего доказать, снова возвращается к обсуждению, произнося сакраментальную фразу: «В прошлый раз я должен был сказать…», – забыв о том, что людям это уже не интересно.
Когда нам кажется, что нас не услышали, мы стараемся кричать еще громче, а другие либо закрывают уши, либо выбегают из комнаты.
У одного из моих любимых клиентов был девиз: «Возражай начальству и поддерживай подчиненных». В этой компании поощрялось, когда сотрудники высказывали свое мнение, а начальники к нему прислушивались. При этом все чувствовали меру и понимали, когда стоит закончить спор, пожать друг другу руки и продолжить работу в единой команде.
Когда мы продолжаем ругаться «после звонка», то появляется угроза испортить репутацию и в итоге моджо. Кроме того, продолжая препирательства, мы не только не одержим победу, но и в чем-то проиграем. Наши препирательства будут рассматриваться как наше личное упрямое желание доказать, что никто, кроме нас, не прав и не радеет о пользе компании.
2. «В моей жизни все было круче»
Я всегда глупо гордился своим нищим детством. Для многих из нас это признак настоящего американца – признаваться, какими бедными мы были и что пришлось преодолеть, чтобы добиться нынешнего положения. Со времен Горацио Элджера[10] это было частью «американской мечты» До сих пор родители, поучая своих детей, начинают с фразы: «Я в твоем возрасте…» В малых дозах такое обращение не вредит, поскольку в такой лекции присутствует рациональное зерно, а дети не успевают закатить глаза к небу и подумать: «Отец опять за свое…» В целом же это пустая трата времени.
Если вариант «у меня все было круто» для домашнего общения не совсем подходит, то на работе он неприемлем вообще. Когда вы это произносите, то, прежде всего, хотите, чтобы люди начали восхищаться вами, поскольку жизнь била их меньше, чем вас. Хвастаться бессмысленно, даже противоестественно. И что реально выигрывает победивший спорщик? Я засмущался, когда мы стали спорить с моим клиентом о том, у кого из нас детство было беднее. Перечислив все современные удобства, которые отсутствовали у меня в Вэлли-Стейшн, я достал свой главный козырь: «Первые три года в школе мы по нужде бегали на улицу».
Мой собеседник парировал: «У нас, в Западной Вирджинии, только такие сортиры и были. Чего ж тут особенного? У меня в доме земляной пол был».
«Ты выиграл, – ответил я, – земляные полы мне крыть нечем».
После этого я чувствовал себя полным идиотом. Мне казалось, что и мой собеседник чувствовал себя не лучше. Вот что происходит, когда вы стараетесь возвеличить свое прошлое всеми лишениями и трудностями тех лет. Любые рассказы о прошлом, даже о хорошем прошлом, мало что меняют в споре. Такие истории интересны, прежде всего, самому рассказчику.
3. «Почему ты так поступил?»
Этот вопрос задавать бессмысленно, потому что мы никогда не знаем истинных мотивов, которые движут другими людьми, когда они совершают небезразличные для нас поступки. Мы относимся к ним с теплом, если видим в поступках хорошие мотивы, или параноидально высматриваем в них проявление враждебности, но, как бы тщательно ни пытались выяснить истину, мы никогда не добьемся от людей совершенно искренних ответов. Лидеры столетиями бросали свои народы в горнило войн, не раскрывая настоящих мотивов своего поведения. На работе происходит то же самое. Люди совершают поступки, которые нас раздражают или возмущают, и при этом совершенно невозможно понять истинные причины их поведения, и все попытки выяснить это – пустая трата времени.
Это не цинизм. Вспомните, когда в последний раз кто-то хотел понять ваши мотивы. Приняли ли вы это к сведению или разозлились и решили поругаться?
Помните об этом всякий раз, когда хотите сердито спросить: «Зачем вы это сделали?» Почти во всех случаях отрицательные нотки воспринимаются враждебно. Поскольку мы не всегда можем доказать чью-либо злонамеренность, то и бесполезный спор никогда выиграть не сможем. Если у другого человека действительно были плохие намерения, он никогда не признается в этом в публичном споре. Если же у него не было плохих намерений, то его обидят ваши безосновательные реплики. Чего вы добьетесь в любом из этих вариантов? Ничего. А что вы потеряете? Моджо.
4. «Так не честно!»
Репортер из Chicag– Tribune однажды спросил меня: когда менеджеры больше оскорбляют подчиненных – сейчас или в прошлом? (Вполне логичный вопрос, когда речь идет о поведении руководителей.)
«Вы серьезно? – переспросил я. – Не так давно у нас была Гражданская война, потому что половина американцев думали, что рабство – это хорошо. Если это не оскорбительно, то тогда что? У нас была потогонная система труда. Всего 30 лет назад американский менеджер мог что угодно наговорить подчиненному и ему все сходило с рук».
