Динозавр, который выжил. Как справиться с любым кризисом - Ковалев Андрей
Помню, на военной кафедре сдавали зачет, слух прошел – бутылку коньяка майору и автоматически ставят. Мы бутылку отдали и вдруг он раздает нам листы, мол, пишите. Мы пишем, сдаем, он их сложил аккуратно – и в мусорное ведро. Говорит, если бы две бутылки, то автомат, а за одну полуавтомат. Посмеялись)) Помню двухмесячные военные сборы – это было серьезно. У нас ведь были ребята, которые в институт поступили после армии, попробовали устроить дедовщину (конечно же, не из нашей группы). Получили люлей и успокоились. Марш-бросок двадцать километров с полной выкладкой (автомат, шинель), пробежал меньше чем за три часа.
Но все-таки творческая жилка во мне никуда не делась. Я всегда любил рисовать, лепить, увлекался резьбой по дереву. И когда я учился уже на последнем курсе института, отец, видя мою такую любовь к творчеству, говорит: «А пойдем, я тебе покажу кое-что интересное». И привел меня в действительно интересное место. Был такой Центр творчества профессионального технического образования молодежи. Хорошее место, где в самых разных кружках занималось большое количество людей. Каких только кружков там не было, в том числе по производству художественной мебели, резьбе по дереву и скульптуре. Там были настоящие энтузиасты, которые из дерева мастерили разные поделки. Я учился на последнем курсе, когда начал заниматься этим: сделал первый стол, потом второй. И увлекся скульптурой, лепил портреты всех своих друзей и дарил им. Вылепил тогда в глине портрет князя Дмитрия Донского, он сохранился, и недавно я отлил его в бронзе и поставил в усадьбе Гребнево.
Один из вопросов, который мне часто задают, – как я заработал стартовый капитал для своего первого, так сказать, бизнеса. Я два лета трудился на конвейерах ЗИЛа, работал в стройотряде и еще снялся в художественном фильме, который до сих пор не могу найти. В нем точно совершенно снимался Николай Караченцев, но в его фильмотеке этого фильма нет. Я получил огромные деньги – 84 рубля, мы как вокально-инструментальный ансамбль «Пилигрим» снимались в этом фильме. Мне дали контрабас с тремя струнами, и мы там изображали крутых музыкантов. Брат к тому времени уже женился, и мы жили втроем с папой и мамой. Квартира наша была в кооперативном доме Большого театра, по адресу улица Усиевича, дом 5. Очень интересная улица, потому что она вся состояла из корпоративных домов, где жили деятели искусства. Художники, скульпторы, драматурги, композиторы – кого там только не было. Родители были очень гостеприимные. У нас дома бывали и Нонна Мордюкова, и Николай Рыбников, и Георгий Юматов. За дочкой Николая Рыбникова я даже ухаживал. Ближе всего мы дружили с Георгием Юматовым и его женой Музой Крепкогорской, тоже актрисой. Про знаменитые роли ее мужа все знают, а она сыграла очень много второстепенных и эпизодических ролей в известных фильмах, например генеральшу в химчистке в «Москва слезам не верит». Георгия Юматова я очень уважал, он ведь воевал, у него много было боевых орденов. Помню, как они с отцом запирались на кухне и о чем-то говорили, два фронтовика. А под нами жил известный телеведущий и конферансье Лев Шимелов – кто к нему только в гости ни приезжал… и Жванецкий, и «Самоцветы». Учился я в школе № 715, которая стояла прямо напротив нашего дома.
Но вернемся к тому, как я начал свою предпринимательскую деятельность. У нас дома часто были гости, и вот как-то раз одна подруга мамы мне говорит: «Андрей, не можешь мне сделать на заказ вот такую вещь?» И в каталоге «Quelle» (эти каталоги были очень популярны, заказать по ним в СССР ничего было нельзя, но они изображали красивую западную жизнь) показывает мне фотографии соснового кухонного буфета. Я говорю: «Могу такой, конечно, но давайте сделаю намного интереснее». И я его сделал практически на коленке. Струганные профили, которые сам изготовил в мастерской, напиленные решеточки на дверцах. И даже украсил керамикой, которую сам вылепил, обжег, раскрасил, потом еще раз обжег – как сейчас помню, там были два солнышка, улыбающееся и хмурящееся. Сделал как раз в том самом Центре творчества. За этот шкафчик мне заплатили триста пятьдесят рублей. Чистая прибыль рублей триста. Потом постепенно стали появляться еще заказы.
У нас была одна соседка по дому, которая тоже работала в Большом театре, она очень любила красивые вещи. Я ей сделал шесть или семь потрясающих столиков по цене от 500 до 1600 рублей. Самый дорогой был просто невероятный, украшенный восемью розами, каждая из двухсот пятидесяти кусочков шпона разных пород, сделанных в технике маркетри. Найти бы эти столики сейчас, купил бы за любые деньги. Напротив, в доме Москонцерта, жила очень интересная семья. Глава семейства Игорь Киричук, известный конферансье. У него была потрясающая коллекция живописи: даже Рубенс и Рембрандт были; а люстра просто фантастическая, из Дрезденского дворца (знающие люди понимают, как такие вещи могли к нему попасть). Один старинный столик помню, портрет Людовика XVI в центре, а по краям его любовницы. И вся его мебель нуждалась в реставрации. Я абсолютно бескорыстно ему помогал. У Игоря был зять, Слава, который работал барменом. Бармен в те времена – это была особая профессия. Многие не представляют: чтобы попасть в ресторан вечером в субботу, например, нужно было иметь знакомого (метрдотеля, бармена, директора) или надо было заплатить десять, пятнадцать, три рубля – в зависимости от качества ресторана. По-другому не получалось.
С помощью Славы я получил уже официальные заказы. То есть по договору делал интерьеры и мебель для ресторанов и баров, в которых он работал. В Олимпийской деревне было кафе «Молочное», делал там интерьер. Место, куда было просто невозможно попасть, очередь стояла в несколько сотен человек. Еще одному серьезному грузину… Я даже не знаю, кто он был. Может, вор в законе – не уверен. Огромная квартира, вся уставленная венгерской мебелью, и конечно, государственная цена этого венгерского гарнитура была девять тысяч рублей. Разумеется, он его покупал за три цены, потому что мебель была страшным дефицитом. Но у него дома было четыре телевизора, а подставка под телевизор в гарнитуре – только одна. Ему нужно было еще три таких же сделать. У него стоял шкаф четырехстворчатый, и на пустое место в стене надо было еще одну створку сделать. Это мог сделать практически во всем Советском Союзе (или во всей Москве) только я один. Вот так я целый год не выходил ни на какую работу по распределению, занимался подобными заказами, их было много. Но родители все-таки очень переживали, что я могу попасть под статью о тунеядстве. Отец даже подумывал о том, чтобы отправить меня в армию, потому что офицером служить два года, а по распределению работать – три. Но в результате в какой-то момент он уже жестко сказал: «Андрей, если ты сейчас не выйдешь на работу, то ты сядешь».
Так что все-таки пришлось выходить на работу. Пришел я в Конструкторское бюро транспортного машиностроения. Закрытый, режимный, секретный объект – шестнадцатиэтажная черная башня рядом с метро «Юго-западная». Сейчас, конечно, там офисный центр. Я пришел туда, и все равно попытался как-то от этого отделаться, говорю им: «Вы знаете, я увлекся художественной мебелью, мечтаю поступить в Строгановку, мне у вас уже не интересно, отпустите меня». Они говорят: «Да вы что, с ума сошли? Какой отпустить – работать!» Но все равно моя такая здоровая наглость сработала. Обычно люди после института рисуют какие-то болты-гайки, а мне дали проектировать кран для загрузки баллистических ракет в атомную подводную лодку, модель я уже не вспомню, но это была серьезная работа. Оказалось, что, даже в конструкторском бюро, если ты ко всему подходишь с энтузиазмом, то может оказаться много интересного. Например, молодых специалистов отправляли в пионерские лагеря вести кружки. Вот так я с большим удовольствием летом работал руководителем кружка резьбы по дереву. Участвовал в строительстве олимпийских объектов.
В общем, в какой-то мере я нашел себя в конструкторском бюро, но потом у меня неожиданно испортились отношения с начальником отдела. Что-то он мне там грубое сказал, я ответил: «Ах так, объявляю итальянскую забастовку!» Выхожу на работу и не работаю, рисую себе шкафчики, представляете? Секретное конструкторское бюро, Советский Союз – и тут вдруг итальянская забастовка! Потом случился еще один инцидент. Один раз заместитель генерального директора по режиму влез передо мной в очередь в столовой, и я его на три буквы послал – сам удивляюсь, как так получилось. Я вообще был очень дерзкий в молодости, бывало и по морде получал. Разумеется, дошло до генерального конструктора Всеволода Николаевича Соловьева. И вот он вызывает меня к себе и говорит по-отечески: «Рассказывай, что у тебя, что происходит?» Я ему отвечаю: «Так и так, не могу так больше работать, хочу быть художником». И он вдруг вместо того, чтобы разбираться со мной, угрожать, наказывать, предлагает: «А давай мы тебя в художники переведем!» Я, конечно, сразу же с удовольствием согласился. И меня действительно перевели в художники, поручили делать художественную мебель в зал приемов. Портрет Ленина сделал. Может, до сих пор где-то в бюро висит. Но свою идею о том, чтобы учиться в Строгановском училище, я не оставил, параллельно с работой готовился к поступлению и поступил в конце концов. Занимался рисунком и живописью я у внука знаменитого скульптора Евгения Лансере. Очень интересная квартира и очень интересная семья. Среди их родственников – Бенуа и Серебряковы.
