Ф. Ландберг - 60 семейств Америки
Влияние филантропических фондов инспирирует поверхностное мышление множества людей техники и специалистов вроде д-ра Адера, которые бросаются на защиту прерогатив богачей с большей готовностью, чем сами богачи. Эти специалисты, считающие себя служителями истины, не сознают, что им следовало бы в первую очередь проявлять преданность по отношению к народу в целом, которому они обязаны своими знаниями и мастерством.
В этой главе мы выделили филантропические учреждения Рокфеллера. Однако следует уяснить, что подобный критический подход к другим фондам приведет почти во всех случаях к весьма сходному заключению. Рокфеллеровские "пожертвования", если можно их так назвать, крупнее других потому, что состояние Рокфеллера больше, и потому, что Рокфеллер имел всего одного сына, которому он мог передать свое богатство.
Но в семьях, где имеется много детей, как у Дюпонов, Вандербильтов, Меллонов и других, нет большой необходимости в широком использовании благотворительных фондов для того, чтобы избежать подоходного налога или налога на наследство, так как подлежащее обложению имущество может быть распределено между многими лицами. Характерно, что Рокфеллер младший, имеющий шесть сыновей, во время переводов своих средств в 1934 и 1936 гг. не уделил подлежащего обложению излишка своего капитала ни одному из находящихся под его контролем филантропических фондов.
Многочисленное племя Гуггенхеймов основало два небольших филантропических фонда, которые следует рассматривать (с точки зрения Гуггенхеймов) как механизмы для распространения благоприятной рекламы. Премии, на общую сумму менее 200 тыс. долл, в год, раздаваемые мемориальным фондом Джона Саймона Гуггенхейма писателям, ученым, исследователям и другим специалистам, инспирируют периодические потоки рекламы. Награжденные лица продолжают работу и совершают свой жизненный путь в ореоле славы, которую им создает гуггенхеймовская премия.. Таким образом, имя Гуггенхеймов, бесплодное в социальном и культурном отношении, ассоцируется благодаря непрестанной рекламе, сопровождающей присуждение премий, с искусством, наукой и прогрессом.
IV
Следует кратко остановиться и на некоторых крайностях псевдофилантропии, хотя к этой категории принадлежит большинство тех фондов, которые мы уже рассматривали.
Существует низшая разновидность так называемой филантропической деятельности, где интриги гораздо более очевидны, чем в рассмотренных нами областях. Однако к этой категории относятся не только те, кто после своей смерти фигурирует в газетных заголовках как "капиталист и филантроп" или даже еще проще — как "филантроп". (Кстати можно заметить, что в нынешнем журналистском жаргоне "капиталист" и "филантроп" стали синонимами: при современном смещении всех ценностей нельзя быть филантропом, не будучи капиталистом, и наоборот.)
Как мы упоминали, Линдеман нашел мало случаев, когда средства на филантропию были оставлены по завещаниям. Просмотрим несколько ‘крупных завещаний. Они представляют собой крайне интересную иллюстрацию психологии богачей.
Когда в 1919 г. умер Генри Клей Фрик, оставленное им состояние после вычета сделанных ранее подарков и посмертных "даров" отдельным лицам равнялось 75 млн. долл. Из них 20 млн. долл, пошло дочери, 5 млн. долл.— вдове, а остальное — учебным заведениям. Гарвардский и Принстонский университеты якобы получили по 10 млн. долл., Массачусетский институт технологии— 5 млн. долл.; аналогичные суммы были розданы и другим учебным заведениям. Газеты, конечно, прославляли Фрика как великого благодетеля человеческого рода. Однако в этой бочке меда была ложка дегтя, на которую указал К. У. Бэррону Фредерик X. Принс, богатый бостонский железнодорожный делец. Принс заявил, что в завещании Фрика было оговорено условие, чтобы налог на наследование, составлявший в то время 25%, выплачивался исключительно из суммы, оставленной на филантропию; после того как это было сделано, филантропические пожертвования сократились на 80 с лишним процентов, а некоторые — на 90.
Табачный король Джеймс Б. Дьюк при жизни распределил свое состояние, избежав тем самым уплаты имущественного налога и налога на наследование. Одна треть пошла жене, другая — дочери, а третья сохранялась под контролем Дьюка в его фонде в пользу университета Дьюка. Фонд получил решающее количество акций табачных фирм и предприятий общественного пользования, что давало возможность использовать их как средство господства над некоторыми компаниями. Более того, в силу характера этого фонда университет был поставлен в зависимость от неблагоприятных для частных лиц последствий любого постановления о предприятиях общественного пользования или от повышения тарифов на табак.
Фонд Дьюка окружен величайшей тайной. "Туэнтис сенчюри фанд" сообщил в своем исследовании 1934 г., что фонд Дьюка отказался дать требовавшуюся информацию и поэтому нс был включен ни в число двадцати филантропических фондов с крупнейшим капиталом, ни в число двадцати фондов с крупнейшим доходом. Однако в своем, исследовании за 1931 г. "Туэнтис сенчюри фанд", на основании выплаченных фондом Дьюка субсидий на сумму 3 754 592 долл.— четвертую по величине в том году,— вычислил, исходя из дохода в 5%, что капитал этого фонда составлял 75 091 840 долл. По неизвестным причинам, руководители филантропического фонда Дьюка не желают, чтобы его внутренние операции предавались гласности.
В 1933 г. умер Ричард Б. Меллон, брат Эндрью У. Меллона, оставив состояние, официально оцененное в 200 млн. долл. "Нью-Йорк таймс" назвала Меллона в заголовке посвященной ему статьи "известным филантропом" и сообщила также, что "завещатель сделал за свою жизнь много благотворительных пожертвований". Однако называя статьи расхода Меллона на благотворительные цели, репортеры, смогли сообщить лишь о постройке за счет Меллона 3-миллионной питтсбургской церкви и о раздаче "сотен тысяч долларов безработным". Тем не менее в решительно нефилчнтропическом клане Меллонов Ричард Б. Меллон считался "филантропом". Глубина его человеколюбия, пожалуй, лучше всего иллюстрируется его собственным замечанием: "Нельзя управлять шахтой без пулеметов".
Однако эта фикция филантропии была доведена до конца завещанием Меллона, где с похвальной скромностью говорилось: "Я всегда проявлял интерес к религиозным, благотворительным и просветительным учреждениям, в особенности к тем, которые я находил особенно привлекательными". В завещании, конечно, не отмечалось, что этот "интерес" был весьма академическим. Самое завещание служит наилучшим свидетельством человеколюбивых чувств покойного: 1 100 тыс. долл, было оставлено выгодному для Меллона Мсллоновскому институту, 250 тыс. долл.—слугам и 198 650 тыс. долл.— г-же Меллон, Ричарду К. Меллону, сыну покойного, и г-же Алан А. Скейф, его дочери. Более того, исполнители вступили в затянувшуюся тяжбу со штатом Пенсильвания из-за налогов, и прошло около четырех лет, пока они согласились уплатить 13 млн. долл, налога. Возникли также длительные препирательства с федеральным правительством, окончательный исход которых до сих пор неизвестен. По закону о доходе 1932 г. с этого имущества следовало взыскать 45% налога, т. е. 90 млн. долл., включая уплату налога штату Пенсильвания. Поэтому чистая стоимость имущества, оставленного Меллоном жене и двум детям, составляла около 108 650 тыс. долл.
