No Logo. Люди против брэндов - Кляйн Наоми

Они решили, что протест примет форму «обувной забастовки» в супермагазине Nike Town на углу Пятой авеню и 57-й стрит [33]. Поскольку большинство подростков в центре были законченными фанатами Nike, их гардеробы битком набиты старыми кроссовками Air Jordan и Air Carnivore, носить которые им уже «стремно». Чтобы как-то употребить эти неактуальные вещи, они решили сложить их в мусорные пакеты и свалить у входа в Nike Town.

Когда найковское руководство услышало о том, что шайка чернокожих и латиноамериканских подростков из Бронкса собирается публично глумиться над их компанией, формальные отписки неожиданно прекратились. До сих пор Nike на большую часть критики отвечала нападками на ее авторов как членов «экстремистских молодежных группировок», но теперь все было иначе: если протест укоренится в трущобах, он может погубить брэнд в моллах. «Наши ребята — это именно те, от кого зависит поддержание моды на их кроссовки Nike, так чтобы вся страна их покупала. Пока с компанией воюют белые взрослые из среднего класса, это не особенно страшно. А вот когда против Nike начинают выступать цветные дети, она действительно начинает бояться», — говорит Гайтелсон.

Начальство в Орегоне тоже, несомненно, понимало, что Edenwald-центр — только верхушка айсберга. Последние пару лет в хип-хоповой тусовке ведутся дебаты, «почему это рэпперы продаются Nike и Tommy Hilfiger», вместо того чтобы поддерживать компании, принадлежащие черным, такие, как FUBU (For Us By Us — «Для нас — нами самими»).

А рэппер KRS-One (Лоренс Паркер) задумал проект «Храм хип-хопа» с целью отвоевать афро-американскую молодежную культуру у белых владельцев звукозаписывающих и выпускающих одежду брэндов и вернуть тем, кто их создал и раскрутил. На этом-то фоне 10 сентября 1997 года, за две недели до намеченной «обувной демонстрации», директор Nike по связям с общественностью Вейда Менеджер совершил неслыханное: прилетел из Орегона с коллегой, чтобы постараться убедить центр, что загогулина — его друг.

«Он трудился, как пчелка, пытаясь всучить нам свою стряпню», — говорит Гайтелсон. Не сработало. Во время переговоров центр выдвинул три совершенно конкретных требования:

Гайтелсон, возможно, понимал, что Nike напугана, — но все же не настолько Сразу стало ясно, что переговоры зашли в тупик, и совещание превратилось в простую перепалку. Два высокопоставленных менеджера компании должны были выслушивать, как директор Edenwald-центра Джесси Коллинз сравнивала азиатские потогонные цеха компании со своим собственным личньну опытом, когда она ребенком собирала хлопок на Юге. Там, в Алабаме, говорила она Менеджеру, ей платили 2 доллара в день, как сегодня платят индонезийцам. «Может быть, многие американцы никак не связывают положенш этих рабочих со своей собственной жизнью, но я-то связываю».

Вейда Менеджер вернулся в Орегон ни с чем, и демонстрация состоялась согласно плану при участии двухсот человек из одиннадцати культурных центров Нью-Йорка и окрестностей. Подростки — по большей части 11-13-летние — свистели, кричали и вывалили несколько прозрачных мусорных мешков со старыми пропахшими «найками» у ног охранников, специально выставленных в кордон для охраны священной собственности Nike. Вейд Менеджер снова прилетел в Нью-Йорк, чтобы взять под контроль аварийную ситуацию, но что он мог сделать? Событие освещали местные телеканалы, а также программа новостей ABC и газета New York Times.

И так уж неудачно — для Nike — сложилось, что публикация в Time оказалась на соседней полосе с другим материалом о компании. Наглядн иллюстрируя актуальность протеста, статья рассказывала о 14-летнем мальчике из Бронкса, убитом другим мальчиком, 15-летним, который избил его и оставил лежать на рельсах подземки перед приближающимся поездом. Заголовок гласил: «По словам полиции, подросток погиб из-за своих кроссовок и пейджера». Марка кроссовок? Air Jordan. Приводились слова матери убийцы — ее сын связывался с разными шайками, потому что хотел «носить хорошие вещи». Друг убитого объяснил, что носить модную одежду и иметь пейджер стало для детей бедняков способом «почувствовать себя важным человеком».

Черные и латиноамериканские дети у дверей Nike Town на Пятой авеню чувствовали себя в окружении камер и любопытствующих зевак тоже «весьма важными». Встретиться с Nike «носком к носку», как они говорили, оказалось даже веселее, чем носить «найки». Один из юных активистов — 13-летний мальчик из Бронкса, — уставившись в объектив направленной ему в лицо камеры телеканала Fox News, пригрозил Филу Найту: «Nike, мы тебя создали, мы можем тебя и убить».

Самое, пожалуй, удивительное в этой антинайковской кампании протеста — ее устойчивость. После четырех лет пристального внимания общественности история Nike все еще в ходу (как, разумеется, и брэнд Nike). Но пусть большинство корпоративных скандалов благополучно гасятся демонстрацией «раскаяния» и несколькими глянцевыми рекламными материалами с детишками, счастливо резвящимися под преступными логотипами, — с Nike все иначе. Число сообщений в новостях, расследований практики трудовых отношений и научных изысканий, свидетельствующих о проливаемом за загогулину поте, не собирается уменьшаться, и критики Nike не устают расчленять стабильный поток материалов, производимых пиаровской машиной компании. Их никак не впечатлило участие Фила Найта в работе Особой комиссии Белого дома по проблемам использования потогонной системы труда, несмотря на бесценный снимок с президентом Клинтоном на пресс-конференции в Роуз-Гардене. Они кромсали и препарировали отчет об исследовании, которое Nike заказала правозащитнику Эндрю Янгу, доказывая, что Янг увильнул от вопроса о том, являются ли ставки зарплаты на фабриках Nike бесчеловечно эксплуататорскими, и нападая на него за то, что при посещении фабрик в Индонезии и Вьетнаме он пользовался услугами переводчиков, которых предоставила ему сама компания. Что же касается еще одного заказного исследования, на этот раз проведенного для Nike группой студентов бизнес-школы при Университете Дартмута, которые пришли к заключению, что рабочие во Вьетнаме на 2 доллара в день живут хорошо, — то это исследование проигнорировали практически все.

Наконец, в мае 1998 года Фил Найт вышел из-за выстроенного его «спин-докторами» [34] кордона и созвал в Вашингтоне пресс-конференцию, чтобы обратиться к своим критикам напрямую. Первым делом Найт посетовал на то, что его изображают «корпоративным плутом, образцово-показательным корпоративным негодяем своего времени». Он признал, что его обувь «стала синонимом рабских ставок, насильственной сверхурочной работы и неконтролируемых злоупотреблений». Затем под шумные возгласы одобрения он обнародовал план улучшения условий труда на фабриках компании в Азии. Там были установлены новые, более жесткие требования к качеству воздуха в рабочих помещениях и нормы использования химикатов на фабриках. Там было обещание проводить школьные занятия на территории некоторых индонезийских фабрик и не принимать на обувные предприятия работников моложе 18 лет. Но там не было сказано ничего существенного в отношении допуска на фабрики независимых инспекторов и не шла речь о повышении ставок заработной платы для рабочих. Впрочем, Найт пообещал, что подрядчики не будут больше обращаться к индонезийскому правительству, чтобы для них делали исключение в части соблюдения закона о минимальной оплате труда.