Мартин Гилман - Дефолт, которого могло не быть
Центр стратегической мысли со всей очевидностью переместился в Министерство экономического развития, где под руководством Грефа его заместители Набиуллина и Дворкович приступили к практическому осуществлению и дальнейшему развитию рекомендаций, ранее выработанных в ЦСР. В оперативном плане министерство особо важной роли не играло, но в выработке экономической политики оно заняло ведущую позицию.
Когда в конце июля новое правительство начало постепенно функционировать, МВФ приступил к обсуждению с ним программы, которую фонд мог бы поддержать. Возродить уже согласованный ранее пакет было очень трудно, поскольку оставалось много нерешенных спорных вопросов, в первую очередь добавленные «Большой семеркой» к программе 1999 года условия усиления прозрачности (во многом это касалось работы Центрального банка). И в любом случае обсуждения в основном велись вокруг того, что делать с грядущим из-за столь сильного платежного баланса макроэкономическим дисбалансом. Цены на нефть продолжали расти, хотя импорт по-прежнему не рос. О состоянии платежного баланса велась долгая дискуссия с Игнатьевым, который старательно отстаивал ту точку зрения, что долго нынешнее состояние баланса сохраняться не может [239] .
Спор между членами правительства по поводу платежного баланса страны был непривычно бурным. Причиной тому – его политическая подоплека. В результате попыток предотвратить номинальный рост обменного курса должно было произойти быстрое увеличение валютных резервов, что, в свою очередь, сказалось бы на денежном предложении и инфляции. И потому возникал вопрос, какому учреждению – Минфину или Центральному банку – надлежало обеспечить необходимую частичную стерилизацию чистого притока денег. В какой-то момент договоренность по новой программе, казалось, была наконец достигнута, но тут Парамонова безапелляционно заявила, что ЦБ больше ничего не может сделать в направлении стерилизации, поскольку под угрозой оказывается его доходная позиция, и тем самым свела все на нет.
Подобные аргументы представляются довольно странными в устах руководителя центрального банка. Но в российском контексте основания для беспокойства у Парамоновой действительно были. Стоит напомнить, что после августовского дефолта у ЦБ остался большой пакет гособлигаций (причем он составлял основную часть его активов), и что в лучшем случае он был абсолютно неликвидным, а то и вовсе не имел никакой цены. При определенном учете стоимости этих облигаций ЦБ можно было считать банкротом. Несостоятельность грозила ЦБ и из-за условий, которые Задорнов заложил осенью 1998 года в порядок выплаты Центральному банку дохода по облигациям. Этого дохода не хватало даже на покрытие текущих расходов банка, уж не говоря о проведении операций на открытом рынке по действующим процентным ставкам. К тому же еще и другой источник дохода банка – процент на выделяемые ВЭБу новые кредиты для обслуживания суверенного внешнего долга – Задорнов тоже свел до минимума, установив ставку значительно ниже рыночной, на уровне всего 1%. В силу всех этих соображений ЦБ оказался вынужден отказываться от проведения необходимой политики, чтобы суметь свести свой баланс.
Любой центральный банк должен в первую очередь заниматься монетарной политикой. Если в силу политики правительства у него в балансе появляется дыра, то бюджет обязан рано или поздно ее ликвидировать. Однако в России не все так просто. Например, свои претензии к ЦБ были у Думы: депутаты, среди прочего, считали, что банк роскошествует, а его операции и бухгалтерия недостаточно прозрачны [240] . Одна из претензий заключалась в том, что имевшийся в распоряжении ЦБ и являющийся государственной тайной запас драгметаллов (за исключением золота) мог обеспечить банку отнюдь не безбедное существование на годы вперед – Дума хотела, как минимум, получить полную информацию об этих операциях. Были и те, кто требовал вообще ограничить независимость ЦБ. Тем временем общему уровню профессионализма в ЦБ был нанесен серьезный урон, когда с приходом команды Геращенко с руководящих должностей в банке ушли Константин Корищенко [241] и Андрей Черепанов.
Как я уже отмечал, утвержденная в конце июля правительственная программа стала самым проработанным, всеобъемлющим и практическим планом модернизации экономики из всех, что когда-либо вырабатывали в России [242] . Несомненно, в немалой степени этому способствовало то, что многие из ее авторов уже имели опыт работы над программами под эгидой МВФ. Благодаря этой работе они, в частности, имели практическое представление о том, что необходимо и что реально возможно осуществить в нелегких российских условиях. Все российские высокопоставленные чиновники сходились во мнении, что часто мешавшая в прошлом нехватка политической воли больше не является препятствием, главная же трудность состоит в недостаточном административном потенциале.
Относительно первоочередных задач в экономической области у МВФ и российских властей начали появляться расхождения во взглядах. В целом, обе стороны имели одинаковое представление о том, какую конкретно макроэкономическую политику необходимо проводить, тут расхождений во взглядах фактически не было. Разногласия возникали из-за того, что члены Совета директоров МВФ категорически настаивали на решении в первую очередь давно «зависших» вопросов, связанных с прозрачностью Центрального банка, управлением резервами и выходом ЦБ из капитала коммерческих банков.
Я как-то спросил Набиуллину, бывшую в то время первым заместителем министра экономического развития и отвечавшую за структурные реформы, что она по этому поводу думает. Она ответила, что те меры по обеспечению прозрачности в работе ЦБ, которые сочтут разумными, несомненно, будут приняты и потому нет необходимости включать их в правительственную программу. В отношении налогово-бюджетных вопросов ключевыми, с ее точки зрения, были Налоговый кодекс и проект бюджета на 2001 год; она ожидала, что результаты работы по этим направлениям МВФ оценит удовлетворительно [243] .
Более сложной ей представлялась ситуация в банковском секторе и в отношении неплатежей. Что касается банков, то сами сотрудники МВФ стали уделять больше внимания не реструктуризации сектора, а оперативным вопросам, без решения которых мог случиться очередной банковский кризис (в частности, темпам перехода на МСФО, установлению требований к минимальному размеру капитала). Набиуллина отметила, что в центре дискуссии теперь иные вопросы. Вьюгин тоже говорил мне тогда, что серьезно рассматривалась возможность принятия дополнительных мер, призванных ускорить банковскую реформу. Обсуждалась идея разрешить ЦБ закрывать банки без права апелляции в суде, отменить обязательную продажу валютной выручки и ослабить регулирование рынка капиталов [244] .
